Перед последним актом выступил директор театра: он говорил о значении пьесы Чирикова и особенно ее последнего акта. Он закончил свое выступление выражением надежды на то, что придут новые времена и положат конец этому позорному явлению — еврейским погромам в России. В семье народов великой страны не будет тогда униженных и оскорбленных.
Пьеса окончена. Свет погашен. В зале могильная тишина. И вдруг откуда-то сверху слышится голос: «Товарищи! Мы объявляем войну царским палачам, угнетателям народов. Близок час расплаты!» Вниз с балкона летят прокламации с призывом к вооруженному восстанию.
В зале зажигается свет. В руках зрителей листовка, в ней написано:
«12 декабря 1905 года. Российская социал-демократическая рабочая партия.
Ко всем гражданам
Революция пришла. Великая, могучая. С треском и шумом рушится старое, мерзкое. Еще пытаются жалкие потомки выродившегося дворянства предотвратить свою гибель. Напрасные попытки! Пролетариат принимает наглый вызов господ Витте—Дурново[17]. Во главе революционной армии и революционного крестьянства он наносит последние удары издыхающему чудовищу. Вооруженным восстанием он сметет до основания кровавую деспотию. И, победив, вооруженный, он станет на страже интересов дорогой и несчастной родины.
«Беспокойный», он не успокоится, пока монархию «божьей волею» не заменит республика «волею народа».
«Беспокойный», он не успокоится, пока не вверит защиту народных интересов действительным представителям народа.
Граждане! Настал час последней битвы. Теперь преступна пассивность, преступен индифферентизм.
Жалкий самодержец годами издевался над вами. Пусть же из грудей ваших вырвется честный, достойный ответ ему. Гордыми словами молодого Пушкина обязано ответить все общество наглому уродцу:
С царем или с народом, так ставит история вопрос. Выбирайте же. Выбирайте сейчас же, немедля. И если у вас хватит честности и мужества стать на сторону народа, спешите, чем можете, помочь ему. Еще раз: спешите, ибо битва в разгаре. И чем энергичнее, чем самоотверженнее будет ваше участие, тем скорее победит народ, тем легче будет пролетариату разрешить ближайшую задачу: создать свободную Россию, в которой шире и величественнее будет борьба неимущих за светлые идеалы социализма, за прогресс, за культуру, за человечество. Спешите!
Федеративный совет харьковских комитетов РСДРП»
Писал эту листовку Артем. Вышедшие из театра дружинники видели ее уже расклеенной на столбах, стенах, театральных тумбах.
Шли часы этой последней перед восстанием ночи. В квартире доктора Тутышкина, где жили в эти дни Артем, Авилов и другие члены комитета, уже не говорили о том, что должно произойти через несколько часов. Спать некогда, скоро Артем, Авилов с товарищами уйдут на Гельферих-Саде. Настроение было какое-то торжественно-праздничное. Этого завтра, вернее — уже сегодня, Артем и его друзья ждали годы. Сколько труда было затрачено, сколько душевного огня было отдано, чтобы это завтра наступило! Каждый своим сердцем ощущал величие теперь уже близкого будущего.
Авилов тихо сказал:
— Ну, товарищи, завтра я буду уже не Пал Палычем, а Борисом Васильевичем Авиловым. А тебя, Артем, мы сможем назвать Федором Андреевичем Сергеевым.
И не нужно было объяснять всем слушавшим Авилова, что значат для революционера его слова. Для революционера, который живет и действует годами в подполье, остерегаясь неверного шага и не имея права назвать себя своим настоящим именем. Неужели завтра наступит такой день, когда революционеры выйдут из подполья и в открытом бою с царизмом либо победят, либо?..
Днем хозяйка квартиры, жена доктора Тутышкина, спросила Артема:
— Скажите, дорогой Артем, а что будет, если мы не захватим власть?
Артем был задумчив, он ответил, по своему обыкновению, не шуткой, а очень серьезно:
— Победим ли мы завтра, или не победим, но выступать мы должны. Даже наше поражение пойдет в итоге нам на пользу. Научимся лучше драться. За одного битого двух небитых дают. Придет время, мы снова пойдем в бой. В конечной победе нашего святого дела не сомневаюсь.
Дружинники, вышедшие из театра, ночным городом спешили на Гельферих-Саде. Другим товарищам было поручено нарушить телефонную связь, подготовиться к занятию канцелярии губернатора, телеграфа, банка и ждать сигнала для решительных действий. В казармах воинских частей также все должно было быть готово к выступлению.
Товарищ В. И. Кожемякин рассказывал, как рабочие-дружинники после ночного марша по Харькову вместе с Артемом проникли на завод Гельферих-Саде. Уже было 2 часа ночи.
— Подошли мы к проходной и на вопрос сторожа — здоровый такой был детина — «Кто идет?» ответили: «Экстренная телеграмма, прошу принять и расписаться».
Группа дружинников отошла в сторону, чтобы своим видом не испугать сторожа. Открылась дверь, двое дружинников ворвались в проходную и оттеснили сторожа, второй сторож бросился к телефону и попытался позвонить, но связи не было. Все дружинники проникли на завод и расставили в условленных местах свои караулы.
Неравный бой
С каждым часом, называя пароль, на завод прибывало все больше и больше вооруженных людей. Пришли боевики, обвешанные бомбами, санитарки с Сабуровой дачи во главе с Дашей Базловой. Развертывался перевязочный пункт. Устанавливались огневые точки для прицельной стрельбы из винтовок и для метания бомб. Все шло по заранее намеченному плану, кроме одного, и, пожалуй, самого важного: на завод еще не прибыли солдаты революционных полков. Это начинало беспокоить. Артем, Авилов, Палчевский, Бассалыго посоветовались с товарищами и решили послать связных в воинские части, в казармы, чтобы на месте выяснить причины задержки.
Что же увидели связные, посланные в воинские части, на помощь которых рассчитывали восставшие рабочие? Одним из связных был Саша Садевский. Он пришел в Святодуховские казармы, где размещался Лебединский резервный батальон. Здесь все было как будто бы в порядке, солдаты одетые лежали на койках, ружья стояли в пирамидах. В Воронежском батальоне внешне все шло тоже хорошо: арестовали офицеров, патрули из революционных солдат охраняли расположение части, командный состав был революционный. Эти батальоны по плану восстания поднимались не первыми. Начинать восстание в гарнизоне должны были Московские казармы.
— Но там я нашел ужасную картину, — рассказывал по возвращении на завод Саша Садевский. — Вместо того чтобы, как и в других частях, у ворот стояли наши дневальные, я увидел у ворот группу офицеров, затем какую-то подводу и ни одного боевика. Я туда не зашел, пробрался со стороны Ващенковской улицы, нашел там двух боевиков. Заглянул через забор на казарменный плац. Стоит у стены казармы толпа разоруженных солдат, человек двести пятьдесят — триста. Их охраняют караульные с винтовками. На плацу множество вооруженных полицейских и офицеров. Видны попы. На подводах лежат водка и пряники. Сотками раздают водку обезоруженным солдатам. В других казармах, где стояли революционные или колеблющиеся войска, та же картина: солдаты обезоружены и заперты в своих помещениях.
Штабом восстания принято решение отправить Артема к паровозникам, чтобы в случае необходимости ударить по осаждающим завод войскам с тыла боевой дружиной Паровозного завода.
В пятом часу утра около завода Гельферих-Саде стали появляться отдельные казаки-разведчики. Одного из них поймали, привели в столовую завода, где находились руководители восстания. Начался допрос, выяснилось, что выступление солдат провалено окончательно.
Правительственные войска окружают завод — пехота, казаки, артиллерия. Жерла пушек наводятся на заводские ворота и здания. На Конной площади, что прилегает к заводу, устанавливаются пулеметы. Все улицы и переулки на подходах к заводу блокированы полицией и пехотой.
17
Министры царского правительства; Витте — председатель совета министров, Дурново — министр внутренних дел.