— Вам это странно слышать. Я же говорю, вы в свои четырнадцать — дети, несмышленыши. А мы часто опорой семьи были. Вот ты, Артем Скворцов, можешь представить, что через три года тебе дадут полк и ты будешь им командовать, распоряжаться судьбами людей?
Артемка засмеялся:
— Так же не бывает.
— Бывает. Семнадцатилетний Аркадий Гайдар как раз полком и командовал. Слышал ты, конечно, и про Олега Кошевого, и про пионеров-героев… А в тылу?.. Изможденные голодом девчонки и мальчишки, совсем дети, заменив родителей у станков, перекрывали нормы в несколько раз!
— Ну, это времена такие были, не дай бог… — махнула рукой мама.
— Да, времена… Вот и гляжу на нынешних наманикюренных парней. Думаю, сравниваю. Увижу такого вот лохматого с бахромой, и так неспокойно мне станет…
— Да не так уж их много, Николай Семенович! — возразила Артемкина мама. — Просто все эти лохматые да немытые глаза нам намозолили.
— Может, так оно и есть, — согласился Коваль. — Дикое всегда в глаза бросается.
Тут Артемка вспомнил про Акулу и обрадовался:
— Вот вы говорите, Николай Семенович, если патлатый да с цепочками на шее, так, значит, уж совсем пропащий. А Пашка Пантюхин на работу поступил! Слесарь пятого разряда.
— Кто это тебе сказал?
— Сам Пашка.
— Ну не сам, — вмешалась мама, — ты же говорил, что не видел его.
— Знакомый один встретился… рассказывал. — Артемка почувствовал, что краснеет. Но, кажется, никто ничего не заметил.
Коваль задумался.
— Ну что ж, — сказал он, — известие, в общем-то, приятное. Только вот…
— Что?
— На работу-то он, может, и в самом деле поступил, а насчет разряда… наврал.
— Наврал?
— Определенно. Ты знаешь, что такое пятый разряд? До него, братец, надо тянуться и тянуться. На какой завод Пашка поступил?
— Не говорит. Он от тетки своей прячется.
— Да-а… — выдохнул Коваль. — Степанида Кондратьевна — это тоже фрукт.
— Вот видите, — оживилась Артемкина мама, — а ведь она не Артемкино поколение и даже не мое — ваше!
— Что ж… — Николай Семенович отодвинул тарелку, — В семье не без урода. Худой человек Пантюхина. Это верно. Племянника тунеядцем пыталась сделать — сбежал. Теперь внука себе выхлопотала.
— Внука?
— Вчера вечером встретил. Ведет парнишку с вокзала. Она же скрытная, так и не понял: что-то с его родителями случилось.
— Видно, сын Степанидиной дочери.
— Без помощников она не может. Кто же ей корзины на базар таскать будет, кто станет там комедию ломать? Пакостная старуха! Надо бы как-нибудь за нее взяться. — Николай Семенович встал. — Спасибо за угощение!
— Да чего там! Какое угощение! — отмахнулась Артемкина мама. — На здоровье. Спасибо вам, что заглянули.
— Ты, Артем, не сердись, что я тебе тут всякие нравоучения читал. Вреда от них не будет. А только мне кажется, что восьмой класс — то самое время, когда человек должен всерьез задуматься о жизни, о своем будущем. Да и не только о своем.
— Я подумаю, — неуверенно пообещал Артемка.
— Слушай! А что, если прихвачу я тебя как-нибудь на свой завод, а? Вроде экскурсию устроим. Походишь, поглядишь. Ты же в заводских цехах не был.
— Не был.
— Ну как же так! Вот надумаешь ты, к примеру, рабочим стать, а какое у тебя об этой профессии представление? Никакого! Ты ведь даже не знаешь, что делает на заводе твоя мать!
— Знаю. Крановщицей работает.
— А что за профессия — крановщица?
— Крановщица — это…
— То-то же! Ну, решено. Заберу я тебя как-нибудь с собой. А пока — поправляйся. — И Коваль протянул Артемке свою широченную и сильную руку.
Артемка допивал компот, мама убирала со стола. Они молчали. Наконец Артемка сказал:
— Интересно… Я вообще-то не люблю, когда мне нравоучения читают, а вот на Микулу Селяниновича никогда не обижаюсь. Почему это?
— Потому что сам он человек замечательный. Работает на совесть, никто никогда не видел, чтобы на работу он опоздал или прогулял, скажем… Вот и с других имеет право спросить. Любого лодыря устыдит. Любого пьяницу. У нас на него тоже никогда не обижаются. Крепкий он человек. Настоящий.
Мама замолчала. Задумалась. Артемка догадался о чем.
Он вспомнил, как однажды отец почему-то задержался. Уже Артемка навел порядок в комнате, уже мама накрыла на стол и нетерпеливо поглядывала на часы, а отца все не было. Они начали волноваться, но тут раздался звонок. Резкий, длинный.
Как всегда, отец принес с собой запах бензина, металла. Но в тот день в эти привычные запахи вплелся новый — незнакомый, неприятный…
Отец улыбался, но Артемке вдруг показалось, что улыбка у него какая-то… глупая.