— Митька! — невольно вскрикнул Артемка. — Гляди — Кондратьевна!
Вытянув шею, Митька напряженно всматривался.
— Странно… Что она тут делает? Мне сказала, что поехала к родственникам в деревню.
— Все правильно, — вмешался Коваль. — Деревня — Раменье. Родственники, вернее, родственница — Пантюхина Клавдия. Пашкина мать — сестра Кондратьевны.
— Так Пашка из этой деревни?
— Из этой.
— Почему же тогда он у бабки жил? — спрашивал Митька.
— Потому что сестры Пантюхины, как теперь говорят, делают бизнес. Кондратьевна приедет, по дворам пройдет, скупит по дешевке у кого что можно: яйца, птицу, ранние овощи — и в город, на базар! Перепродавать. А Пашка у нее первый помощник. И грузчик, и кассир, а когда надо, и сироту для жалостливых разыграет.
— Я видел, как бабка Степанида однажды садовой земляникой торговала… — начал было Артемка, но вдруг замолчал, увидев, как лицо и уши Митьки залил густой багрянец.
— Земляникой? — переспросил Коваль.
— Да, садовой, — подтвердил Артемка.
— Интересно… Клавдия-то, сестра ее, колхозный плодово-ягодный питомник сторожит…
— Воруют, значит? — встрепенулся Артемка.
— Мне давно казалось, что эти ягоды… — не договорил Митька. — Милиционеров бабка всегда очень боится. Как увидит на базаре, что милиционер подходит, так убегает сразу, а меня учит: если спросит, скажи, что ягоды из собственного сада.
— Ишь ты…
— А то еще начнет причитать, что сироту кормит-одевает, показывает на меня всем. Противно…
— Зачем же ты с ней на базар ходил? — начал горячиться Артемка.
— Я всего несколько раз. Потом бросил. Денег она обещала дать, как наторгует. А мне очень деньги нужны. Очень…
— Зачем? — спросил негромко Коваль.
Митька помолчал, сорвал былинку, пожевал ее.
— Понимаете… — И так же, как тогда, на диване, Артемка увидел, как побледнело Митькино лицо и на переносице проступили веснушки. — Понимаете… Родители мои рыбаками были. Они на сейнерах ходили в море. А однажды был шторм. Страшный… И два сейнера не вернулись на базу. Мы неделю с берега не уходили. Ждали… — Лицо Митьки дернулось.
Артемка почувствовал, как к горлу внезапно подкатил какой-то ком, его невозможно было проглотить.
Николай Семенович тихонько дотронулся до Митькиного плеча:
— Ну что ты, что ты, Митя… Извини меня, старого, я не знал… Кондратьевна все плачется: свалился сирота на мою голову, выкручивайся, как знаешь…
— Пусть она не врет! — сквозь слезы крикнул Митька. — Выкручивайся! Ей государство на меня деньги платит, — я же знаю! — а она пьет… Мне сказала: «Ни копейки нет. Наторгуем — дам»…
— Тебе деньги-то зачем?
Митька долго молчал, всхлипывая, потом, как-то трудно выговаривая слова, ответил:
— Я недавно в газете прочитал… В Мурманске одна рыболовецкая бригада хорошо работает. А бригадиром — Б. Меркулов. Отец плавал отлично. Вдруг выплыл…
— Да ты что, Митя! — горячо заговорил Коваль. — Да неужели бы он тебя не разыскал? Разыскал бы, непременно!
— Нет, я съезжу туда.
— Ну зачем же непременно ехать? Для начала ведь можно и письмо написать.
— Нет, — твердо сказал Митька. — Я поеду. Так вернее.
— Ладно, — согласился Коваль. — Съездим с тобой вместе. Вот работу в коровнике закончим и поедем. Одному нельзя. Дорога дальняя…
— А как же… — растерялся Меркулов. — Вам же на завод надо.
— Ничего, дело серьезное, думаю, что отпустят. Мы же недолго.
— Конечно! Только увидим — и вы сразу же обратно.
— Я? — поднял брови Коваль. — А ты?
— Я у моря останусь, — сказал Митька. — Я должен быть там, а не у бабки Степаниды.
— Ты, выходит, моряком-то хочешь стать не с бухты-барахты, — одобрительно проговорил Николай Семенович. — В конце концов не произойдет трагедии, если по каким-то причинам ты моряком не станешь. Но то, что у тебя есть большая мечта, благородная цель в жизни, — это прекрасно. Такой человек верный, надежный. Такой с пути не собьется.
Митька собрал на лбу у переносицы складки. Жестко произнес: