Дело и учение шли без запинок: стеклянная и глиняная посуда не билась даже в неумелых руках, приборы были скрупулёзно и надоедливо точны - хотя рутенцы бы изумились до полусмерти, какие цели преследует эта неубиваемость и точность. Из Зигрид получилась настоящая лаборантка, и она подражала Беле с усердием неофита. Возможно, было наоборот, старшая щадила, подстраивалась под младшую?
По крайней мере объясняла весьма образно и доходчиво:
- Вот эта штуковина как раскалённый добела нож, только в сотню раз острее и горячей: будь осторожна, тогда извлечёшь пользу. Лазер - тот же дневной свет, который ловят все стёкла и отражают все светила. Только скрученный в тугой жгут. А чтобы получить тончайший срез живой ткани, требуются холод и алмаз. Называется микротом.
Вначале Арта чувствовала себя словно орангутан в посудной лавке. Не так уж это было фатально: она как раз читала книгу одного славного рутенца, что называлась "Таинственный остров", там смышлёный обезьян Юп кухарил и (вот ужас-то) курил трубку. Но постепенно и сами приборы начали рассказывать неофиткам о себе. Что сказывалось - разумное ли и гармоничное устройство или особенная вертская магия, было неясно. Когда женщины, юная и не очень старая, спрашивали, ответ обычно шёл по касательной. Примерно так, хотя имелись варианты:
- Да нет её, никакой магии! Это программирование наследственного вещества - вот и всё. Рутенцы смотрят через такой микроскоп, который ловит и увеличивает тень, так как сам объектус очень мал. Видит цепь, объясняет себе значения отдельных звеньев и вырезает нежелательное. Полагает, что и дети прооперированного существа будут исправны. Так бывает, только не часто: но ведь это насилие. А в Вертдоме исполняют песню крови, и вся вселенная под неё танцует. Не вдаются в подробности по поводу - что лучше и чего бы они хотели. Узнают верный алгоритм реалий, исправляют соответственно ему. А теперь отвечайте: что наши христиане именуют белой магией?
- Обряды, - неуверенно говорила Арта. В обители ими не злоупотребляли, да и не верили в Христобога, только в пророка, но раньше она вращалась в кругах модных еретиков, вернее - отиралась около. - В Рутене причащаются телом их божества.
- Плотью и кровью, - вставляла Зигги. - Считается, что они сами станут такими же.
- Богами или богом? - старшая монахиня с лукавством щурила глаз. - То есть будете как боги, знать добро и зло?
- Нет, - внезапно осеняло Арту. - Весть пророка Хесу ба-Йоше - он сам. Истинный человек, рождённый заново, исправленный Всевышним. Мужчина, во имя которого разделили надвое женщину, то бишь женское начало, которое вдвое сильней мужского - ведь у них в хромосомах двойной набор всех человеческих качеств. Капля крови хозяина делает механизм или инструмент в чём-то подобным человеку. Частица наследственного вещества, в которой заключён алгоритм, врачует изначальную ошибку. Для такого не требуется добираться до корня, то есть оплодотворённого яйца: действует и на взрослых особей, успевших сформироваться, так как это не генетическое изменение в собственном смысле, а лишь коррекция неправильностей и прямых ошибок.
- Человек, зачатый внутри женской плоти и рождённый из неё - ошибка? - риторически спрашивала старшая, не требуя ответа.
- Бела, меня тут силком натолкнули на мысль, - поведала Арта подруге. - Если принять рутенскую ересь - Ты-то наверняка размышляла на медитациях. Ягве родил сына. Что имеется в виду? Как это может вообще быть?
- Не как у людей, - ответила Бельгарда коротко. - Люди - срам и позор земли.
"А ведь в самом деле, всё у нас идёт по-дурному. Вынашивание, роды, боль, вся прочая маета... Неужели вся эта патология никого и ничему не учит? - думала Арта на медицинский манер. - Мы ведь не макаки или шимпанзе какие-нибудь. Люди достойны лучшего, а на деле куда хуже самого худшего".
Количество полуразумного железа в обители и в миру множилось, им начали всерьёз увлекаться, однако числили более подспорьем. Почти что игрушкой. Сажать, сеять и убирать урожай куда веселей было руками, чувствуя каждое семя, бросаемое в землю, каждую крупицу земли и особенно - тяжесть собираемых плодов. Даже уникальные эксперименты, коими увлекались в лабораториях за решёткой, всё менее нуждались в расчленении - природа и твари говорили с людьми всё охотнее, хотя язык бы не повернулся назвать это языком. В конечном счёте всё становилось людям под силу, да и приращение свободного времени никого не соблазняло, ведь время нужно не само по себе, а для чего-то.
Например, чтобы брать или отдавать самые успешные отходы производства кларинд: скороспелую рожь, которую не брали вредители и не теснили сорняки, высокоудойный скот, такой мелкий, что резать его на мясо было не с руки, домашних сторожей и любимцев.
- Я понимаю, главную тайну из этого вертцы не извлекут, - рассуждала Арта в присутствии Белы и Зигги. - Но ведь рутенцы могут.
- Сюда мы знатоков не пускаем, - отвечали ей. - И не особо дарим. А то, что они покупают и воруют, им не в пользу. Слышала, наверное, что лекарственные травы, с виду такие же, как выращивают в самом Рутене, лечат сильнее лишь поначалу и быстро вырождаются в ничто? В Вертдоме действуют благие силы, которые препятствуют энтропии.
Последнее словцо охотно и без точного смысла употребляла Зигрид: для обозначения любого ущерба и распада.
Так шли дни, пока в саамы разгар учёных занятий жизнь кротких кларинд не потревожилась Событием с большой буквы.
Собственно говоря, дело выглядело поначалу самым обыкновенным. В гостевом крыле часто останавливались знатные женщины, которые интересовались наукой всерьёз или под влиянием модного поветрия. Они скупо одаривали, но могли расщедриться на диковинку в виде, к примеру, кота, который невнятно изрекал: "Мама мало мьяса дала". Они отдыхали душой сами и привозили юных дочерей, чтобы договориться о кое-какой шлифовке перед обручением: пример несостоявшихся жён их, как правило, не пугал. Но никогда - никогда! - обитель не служила местом заключения.
А тут высокая мать Одригена внезапно согласилась взять на передержку девицу из мирян самого высокого полёта, приближенных ко двору короля и его "стальных нянек" - матери Мари Марион Эстрельи, тётки Библис, жены верховного конюха по имени Стелла Торригаль, которая, собственно, и была настоящей нянькой плюс условной железкой - по мужу Хельмуту. И монастырский совет дружно её поддержал.
История девицы по имени Марион (не в честь властительницы, просто так совпало) оказалась на слуху всего Вестфольда - центральной области Верта, имеющей сердцем град Ромалин. Будучи привезена в столицу на ежегодную ярмарку невест, безрассудная по нечаянности загляделась на одного из друзей конюшего, потомственного дворянина мантии и единственного отпрыска бывшего верховного судьи. Отца и сына звали практически одинаково: Энгерран Мартиньи Франзонец и Энгерран Мартиньи Вробуржец. Что означало место рождения: у отца, чуть менее знатного, - страну, будто мать родила его в чистом поле на опушке, у сына - хорошо укреплённый город на скале, овеявший его чужой воинской славой.
Роман нагрянул подобно буре, продолжился громом и молнией, но завершился бы - так или иначе - вполне благопристойно. Да только сын своего почтенного батюшки, лет десять как упокоившегося в фамильном склепе, годился деве даже не в отцы - в деды, страдал обильной сединой и подагрой и внешне казался лишь осколком блестящего галанта прежних времён. Однако был непривычно обходителен, имел хорошо отточенный язык и манеры, а через тёмные искристые глаза смотрел на зрителя прежний пылкий юнец, способный обаять любого и любую до полусмерти. Сверх того, он прекрасно сидел в седле - тут никакой артрит в сочетании с артрозом не мог ему помешать. Сверх всего и всяческого, богатства его превышали королевские (что, впрочем, было не таким великим достижением в силу роковых обстоятельств).