Спустя минуту Артемка сказал:
- Кажись, раскрыты… Так и есть, раскрыты. А ну, прибавь пару!
Мы перешли на рысь и вскоре очутились у дома Горбунова. Здесь, у ворот, остановились и выждали, когда поблизости не стало прохожих.
- Момент подходящий, - шепнул Артемка. Он открыл калитку и решительно вошел во двор. Я остановился у калитки. Мне хорошо были видны окна, выходящие на улицу, и Артемка, который стоял перед окном во дворе. Артемка оглянулся по сторонам, сплюнул, вынул из кармана губную гармошку и заиграл.
Белая занавеска заколебалась, сдвинулась, и в окне показалась молодая женщина. Сквозь глубокую лень, лежавшую на ее сытом чернобровом лице, проглянуло любопытство. Артемка еще немного поиграл, затем оторвал гармошку от губ, сплюнул и сказал:
- Тетенька, вы мне дайте копейку, так я вам и не то сыграю.
- А что ж ты сыграешь?
- Да хоть бы и краковяк!
- Ну, играй, - сказала она, - а копейку я потом дам.
Артемка значительно взглянул на меня (я стоял так, что женщина не видела меня), приложил гармошку к губам и опять заиграл.
От волнения у меня перехватило дыхание. Я быстро оглянулся, сделал три скачка к окну, выходящему на улицу, и только поднял руки, чтобы ухватиться за подоконник, как увидел, что из соседней улицы вышел мужчина и зашагал в нашу сторону. Я опустил руки и опять стал на прежнее место. Артемка взглянул на меня и поперхнулся.
- Разве ж это краковяк? - сказала женщина недоуменно. - Это даже и не поймешь, что такое.
- Нет, тетенька, краковяк! Вот ей-богу, краковяк! Что ж, я брехать буду?
- Ну ладно, играй что-нибудь другое.
Артемка снова сплюнул, вытер губы рукавом и сказал:
- Можно и другое.
Он поднял глаза к небу, как бы вспоминая, минутку подумал и опять заиграл. Женщина пренебрежительно фыркнула.
- Э, да ты больше ничего не умеешь! - сказала она и сделала движение, чтобы отойти от окна.
- Тетенька! - с отчаянием в голосе крикнул Артемка. - Подождите! За бога ради подождите! Я ж вам сейчас стишки расскажу!
На ее лице проглянуло любопытство.
- Ну, говори.
Артемка взглянул на меня, и в этом взгляде, исполненном недоумения, отчаяния и возмущения, я ясно прочел вопрос: «Да чего ж ты стоишь, трус несчастный?» Я не знал, как дать ему понять, что к дому приближается прохожий, и смотрел на своего приятеля молча и жалобно. Артемка порывисто вздохнул и часто затараторил:
- Не хочу я тебя слушать, - сказала женщина и бросила к ногам Артемки копейку. - Бери и убирайся!
- Тетенька! - чуть не заплакал Артемка. - Да куда ж вы? Я ж вам сейчас такое покажу, что вы аж лопнете со смеху… Вот смотрите!..
Он сел на землю, пригнулся и большим пальцем ноги стал чесать у себя за ухом.
Женщина сначала смотрела с величайшим изумлением, затем упала грудью на подоконник и затряслась в неудержимом хохоте.
- Да ты что же, из цирка, что ли? - выговорила она, вытирая платочком выступившие от смеха слезы.
- Ага, тетенька, из цирка, - соврал Артемка не моргнув глазом. - Вот смотрите, как я умею! - И он пустился вприсядку, выкрикивая:
Женщина громко смеялась. Артемка бешено кружился. Вокруг никого не было. Я поднялся на подоконник, влез в комнату и схватил со стола свою шкатулку. Но второпях я зацепил ногой за стул. Женщина оглянулась и пронзительно крикнула. Только что я успел вскочить на подоконник, как в дверях появился Горбунов Он был в форменных шароварах и в ночной сорочке: должно быть, отдыхал после обеда. С ревом выскочил он вслед за мною в окно и понесся по переулку.
Мы с Артемкой бежали быстро и, вероятно, скоро скрылись бы от Горбунова, но, на нашу беду, экипажи пересекли дорогу. Горбунов оказался вблизи нас. Я слышал около себя его прерывистое дыхание. Чувствуя, что мне не, уйти, я выпустил из рук шкатулку в расчете, что ее подхватит Артемка, и бросился под ноги Горбунову. Надзиратель с разбегу шлепнулся в пыль. В то же мгновение я услышал жалобный стон лопнувшей пружины.
Полицейский, ударившись головой о шкатулку, проломил ее. Я вскочил. Горбунов сидел на дороге, щупал голову руками и ошалело таращил глаза. Я схватил шкатулку.
Минуты через три мы с Артемкой уже сидели в подполье и напрасно старались пробудить в шкатулке жизнь: в ней все было неподвижно и немо.