И все же Артигас не был полностью разбит, и португальцы не могли еще считать себя победителями. После того как португальцы заняли Санта-Тересу, ключевую позицию Восточной провинции, они начали бой против войск Риверы, который пытался сопротивляться продвижению Лекора. В ноябре Ривера был разбит в Чафалоте. Убедившись в необходимости достигнуть большей маневренности своих соединений, он сам возглавил быстрый марш и наутро оказался в арьергарде португальцев в Игероне, на реке Индиа-Муэрта, где место было болотистое. Здесь он ждал прихода передовых сил армии Лекора под командованием генерала Пинто де Араухо.
Как рассказывал один из офицеров Риверы, «уже издали португальские войска выглядели величественно». К несчастью, Ривера вновь повторил прежние ошибки: кавалерия, которая располагалась на флангах, напоминала молот, а пехота растянулась на большую дистанцию и была похожа скорее на партизанских стрелков, чем на дисциплинированную армию.
Если бы линия войск не была так расположена, успех мог бы сопутствовать Ривере, который сумел дважды обойти вражеские войска. Однако пассивность некоторых батальонов и явное преимущество португальцев в людях и вооружении обеспечили им победу в этом сражении, продолжавшемся три часа Патриоты сражались самоотверженно и совершали необыкновенные подвиги. Отважная партизанка из города Кордовы Хуана Бустаманте, похожая на индианку, сидя на коне, с искаженным от гневного возбуждения лицом и развевающимися на ветру волосами, убеждала слабых не покидать поле боя. Подвиг самого Риверы вошел в историю как пример огромного личного мужества.
В разгар битвы, отделившись от фланга, Ривера появился перед врагами совершенно один. Он летел на своем черно белом коне почти стоя, без шляпы, в расстегнутой куртке, с обнаженной загорелой грудью, блестевшей от пота, как бронза. Единственным его оружием было копье. Домчавшись до вражеской колонны, он налетел на офицера, который ее вел. Услышав ржание лошади, офицер быстро повернулся, но Ривера в то же мгновение нанес ему страшный удар копьем. Офицер упал замертво, а его отряд стал разбегаться. Патриоты, которые уже начали было отступать, повернулись и вступили в схватку с врагом, во время которой было убито около двадцати португальцев. В конечном счете бой оказался бесполезным, и все же этот достойный Гомера подвиг служит великолепным примером жестокости и величия, характерных для борьбы за свободу, которую возглавлял Артигас.
«Прошло еще три или четыре часа жестокого боя, и нам удалось добиться поражения противника», — писал после этой битвы португальский военачальник Маркес. Артигас с остатками своей армии скрылся среди холмов.
Примерно в это же время маршал Сильвейра, перейдя реку Ягуарон, направился через Серро-Ларго к Кордобесу. Против него вышли солдаты Оторгеса и около Пало-Паеса разбили португальцев, правда, ценой гибели многих патриотов, в том числе отважного капитана Галеано. Патриоты на быстром марше продолжали атаковать португальцев и окружили их в поместье Касупа. Однако отсутствие достаточной военной подготовки у офицеров Артигаса дало Сильвейре возможность выйти из окружения и соединиться с войсками Лекора.
Подходил к концу 1816 год, принесший длинный ряд поражений. Но даже они не могли вывести Артигаса из равновесия. Он был полон решимости и 30 ноября, уже зная о потерях Риверы, в письме к Баррейро просил ускорить подготовку военных резервов: «Вчера с нами соединились дивизия Вердуна и войска провинции Корриентес, — писал он. — На этой неделе жду прихода войск из Эрвидеро и Сориано; с ними мы предпримем новую кампанию и посмотрим — быть может, судьба пойдет нам навстречу». Еще через два дня из своего временного штаба он послал в Санта-Фе другое письмо, в котором вновь говорил о «необходимости дать энергичный отпор и разоблачить происки Буэнос-Айреса во имя спасения судьбы федерализма и всей Америки».
С самого начала португальской интервенции верховный правитель Буэнос-Айреса Пуэйрредон держал наготове своих сторонников в Монтевидео, к которым в какой-то мере принадлежал и Баррейро. Об этом свидетельствует письмо Пуэйрре-Дона Сан-Мартину, где говорится о двойной игре Баррейро. Баррейро развернул весьма активную деятельность и, насколько Артигас мог судить, действовал честно, хотя за ним числились и не совсем чистые дела при использовании земель, перешедших в общественную казну. Неусыпный, требовательный контроль Артигаса, основным принципом которого был аскетизм, не допускавший никаких уступок, приводил к появлению все большего числа недовольных; вызывали протест и ограничения в торговле с Буэнос-Айресом, а теперь и с Бразилией наносившие, разумеется, ущерб жителям города. Недовольны объединились с теми сторонниками Буэнос- Айреса, которые были связаны с Пуэйрредоном, а к ним, в свою очередь, примкнули сторонники португальцев. Эта последняя группа действовала при помощи Николаса де Эрреры, который, как это явствует из писем Гарсии, подготовлял в Монтевидео переход Восточной провинции под власть Португалии. Баррейро не избег сети интриг Эрреры и оказался втянутым в заговор, Хуан Мариа Перес, возглавлявший этот заговор, ставил свое целью избавиться от Баррейры и заменить его кем-либо, более склонным к сдаче города португальцам. Мятеж батальона Переса разгорелся в начале сентября, когда войска Артигаса истекали кровью в битве при Санта-Ане. Артигас вскоре получил известия о мятеже, о том, что Баррейро поражен в тюрьму, а все военные и гражданские посты заняли мятежники. Однако Кабильдо сумел быстро восстановить положение, Баррейро снова занял свой пост.
Но когда португальцы, не встречая препятствий, двигались на Монтевидео, Баррейро через своего уполномоченного Порфирио Бауса попросил Пуэйрредона о помощи. Тот только этого и ждал. Он потребовал в обмен признания центральной власти Буэнос-Айреса провинцией Восточного берега и другими провинциями и отмены изданного Артигасом закона о закрытии портов. На этих условиях Буэнос-Айрес соглашался оказать помощь Монтевидео в обороне от португальцев.
Кабильдо Монтевидео направил к Пуэйрредону двух делегатов — Хосе Хуана Дурана и Хуана Франсиско Гиро — для переговоров. Артигас, разумеется, ничего об этом не знал и еще за месяц до этого предупреждал Кабильдо о «преступном и возмутительном поведении Буэнос-Айреса, который только и мечтает о нашей гибели».
Баррейро присоединился к позиции Кабильдо. И тогда делегаты, люди богатые, которых мало беспокоила судьба провинции и пролитая за нее кровь и которых интересовал лишь успех будущих экономических операций, подписали в Буэнос-Айресе все, что от них потребовали.
Ни Кабильдо, ни Баррейро не могли принять условия, на которые согласились делегаты и которые выходили за рамки данных им инструкций. И разумеется, не мог согласиться с ними Артигас, который с огромными усилиями пытался вновь собрать воедино свое обессилевшее войско и вновь начать борьбу с врагом. Подписанный договор он назвал провокацией, — «настоящим оскорблением, нанесенным лично ему и чести всех народов Восточной провинции», а тех, кто захотел продать и предать свою провинцию, он назвал «чужестранцами в собственной стране».
В своем замечательном послании к Кабильдо Монтевидео от 16 декабря 1816 года Артигас сделал заявление, которое он хотел навсегда оставить в памяти своих соотечественников: «Вождь народа Восточной провинции на протяжении долгого времени не раз доказывал, что он слишком горячо любит свою родину, чтобы жертвовать ею во имя жалкой необходимости». И действительно, ни в опасностях войны, ни во время относительного спокойствия и мира не было человека с более чистой совестью и более последовательной позицией, чем Хосе Артигас.