Ее волнение было искренним. Понятно, что это была ностальгия по прошлому, по юности, но многие из представителей того поколения говорили, что до Великой Отечественной Войны они испытывали общий энтузиазм, почти вдохновение. Они могли просто питаться и бедно одеваться и не замечать этого ради светлого будущего.
Конечно, и тогда их родители не были так наивны, как их увлекающиеся дети – они видели, что не все идеально в устройстве нового общества. Верно, что Шимон продолжал работать в своей кузнице, как и раньше, и работал он от восхода и до заката, но теперь он был наемным рабочим и получал низкую зарплату. Этой зарплаты катастрофически не хватало на жизнь большой семьи – с тех пор, как было запрещено иметь единоличное хозяйство и все имущество семьи перешло в колхоз, они страдали от нехватки продуктов. В особенности им не хватало коровы, которая находилась теперь в общественном стаде. Надо сказать, что корова эта была довольно необузданная и в свое время успела «насолить» многим членам семьи, а однажды оставила отметину на лбу своим острым рогом одной из Саниных младших сестричек.
Но в качестве общественного имущества, она быстро присмирела после нескольких «уроков» кнутом и равнодушного, грубого обращения. Некому было ласково поговорить с ней во время дойки, некому погладить по бокам. Когда стадо возвращалось с пастбища в колхозный коровник, бедное животное, проходя мимо родного дома, мычало, жалуясь на свою новую тяжелую жизнь. И их бывшему коню тоже доставалось от его новых хозяев. В обобществленном хозяйстве его запрягали в тяжелогруженую телегу, и он с трудом тянул ее вперед. Каждый раз, проходя мимо дома, он жалобно ржал, словно умолял о чем-то, и сворачивал к своим воротам. Возница стегал его кнутом и грубо кричал: «Но! Поехали!»
Если Шимону, хотя и мало, но все же что-то платили, то Нехаме в колхозе не платили совсем, с ней расплачивались «натурой» – зерном и молоком, поэтому прокормить детей было трудно. Но ведь не прекращать же их из-за этого рожать! И так они с мужем вынужденно сделали семилетний «перерыв». А ведь когда-то Шимон с Нехамой мечтали о счастливой семье, в которой было бы много детей. Поэтому, оправившись от первых тяжелых ударов, которые нанесла революция материальному положению семьи, они произвели на свет еще трех замечательных дочерей, так называемых, «младших»: в 1922 году – Лею или Люсю, а вслед за ней, с перерывами, Розочку и Сонечку. И опять красавицы, как на подбор: две голубоглазые блондинки и одна кареглазая брюнетка. Снова в доме стало шумно и весело.
Конечно, у Нехамы прибавилось забот. Но основная ее тревога была о старших детях. Она уже давно поняла, что именно она в этой семье – «двигатель прогресса». Она была уверена, что ее старшие дети должны уехать из бывшей «черты оседлости», чтобы строить свою жизнь в больших городах – подальше отсюда.
Да и что была за жизнь для молодых в провинциальном городке? По воскресеньям и праздникам были танцы под музыку местного оркестра пожарников. На эти танцы приходили и солдаты из отряда пограничников, которые всегда стояли в Негорелом. Иногда привозили из Минска кино – вот и все культурные мероприятия. Правда, приезжали еще лекторы из центра, но их лекции молодых не привлекали.
Когда старшая дочь Фаня, окончила школу, ей не оставалось ничего иного, как выйти замуж и повторить судьбу матери. Но не в одном лишь замужестве видела Нехама будущее своих дочерей, она мечтала о том, чтобы они получили высшее образование. Однако в Негорелом получить его было негде. Поэтому Фаня, с благословения родителей, уехала в Минск, там начала работать и одновременно учиться в институте на фармацевтическом факультете. Фаня была первой «ласточкой». Но ее примеру последовали и подрастающие дети Матвея, Зуся и Мэри. Некоторые, как и Фаня, поехали учиться в Минск, другие – в Гродно.
Надежды Шимона и Нехамы относительно старшей дочери оправдались вполне. Серьезная и ответственная Фаня успешно окончила институт, полюбила хорошего парня и вышла за него замуж. У них родился сын Иосиф – Осик, первый внук Шимона и Нехамы. Молодая семья осталась жить в Минске, но Фаня с мужем часто навещали родных в Негорелом, а Осика оставляли у родителей на все лето. Это стало семейной традицией: все разлетающиеся по разным городам на работу или учебу дети всегда собирались на лето в Негорелом у своих родителей и у дедушки Эфраима.
Пока Фаня училась в институте, подошла очередь Исаака, Сани, который был младше сестры на три года, выбирать свой жизненный путь. Судьба потомственного кузнеца для него, как старшего сына, тоже не привлекала его мать. Поэтому именно по ее инициативе, в 1927 году, 18-летний Саня покинул дом. Но он поехал не в Минск и не в Гродно. Он решил искать счастья в большом культурном городе России – Ленинграде. Тут уже Санечке диктовать не мог никто, даже его мама «полания» (полька). Это был его собственный выбор.