Когда он улыбался, морщинки на его лице расправлялись и становились видны его небесно-голубые глаза. И еще.., казалось, он никогда не замечает несчастий и неприятностей. Честное слово, он как-то раз ушиб палец о камень, так палец стал – из чистого золота! Неудачи всегда оборачивались для него удачами, и когда сгущались тучи, любому было бы лучше оказаться рядом с дядюшкой Лири.
Лири частенько поговаривал, что не будь я его племянницей, а он – моим дядей, он бы непременно на мне женился. Именно он уговорил моего отца отдать меня в обучение боевым искусствам.., вот только, хоть убейте, не припомню, я сама его упросила, или он добился того, чтобы я его упросила…
– Тебе скучно? – поинтересовался отец, оторвав меня от раздумий. Я заморгала, словно собака, которую застали на месте преступления – у шкафа в кладовой.
– Нет, отец, – солгала я. – Я думала о том, что ты сказал об Артусе.
– Вот это хорошо, – улыбнулся он. Он перестал расхаживать по залу и уселся на свой зеленый трон. Скрюченные пальцы, словно два белых паука, сжали подлокотники, вырезанные в виде львиных голов. – Ибо то, что я тебе хочу поручить, касается именно благороднейшего Dux Bellonim.
Вот тут я действительно заинтересовалась: поручение касалось Артуса, и немаловажным было то, что я умею владеть оружием… Не собирается ли отец отправить меня в Камланн под видом заложницы? Бессмысленно, конечно, но от предвкушения приключений сердце мое запрыгало, как испуганный кролик.
– Пошли меня, отец! – воскликнула я. – Никто не послужит тебе и Харлеку лучше меня!
Он улыбнулся какой-то кошачьей улыбкой.
– Ты должна отправиться в Каэр Камланн, – сказал он. – Ты будешь служить при дворе этого римского полководца. Он станет доверять тебе, но ты ни в коем случае не должна проболтаться о том, кто ты на самом деле.., ибо однажды темной ночью, когда все будут мирно спать, и судьба этого змеиного логова, Каэр Камланна, окажется в твоих руках, ты исполнишь свой долг передо мной и Харлеком: войдешь в опочивальню и убьешь этого деспота!
Я молчала и смотрела на отца. Рот у меня открывался и закрывался. Я была воином, готовым умереть за принца, за Харлек! Но совершить убийство под покровом ночи, и убить не кого-нибудь, а своего повелителя? Пробраться, словно наемный убийца, в его опочивальню, и вонзить клинок в его закрытый глаз? У меня все перевернулось внутри, по спине побежали мурашки.
Страсть какая! Я понимала, что отцовское поручение связано со смертельной опасностью. Это и волновало, и страшило меня. Я понимала, что это предательство, это война…
Той ночью я не сомкнула глаз – так я волновалась. Отправить меня в Камланн, чтобы я заколола спящего Dux Bellorum! Барды будут слагать обо мне песни много веков, а жители Харлека воздвигнут мне памятник. Посмертно, конечно.
Я не питала иллюзий. Я понимала, что мне не выжить в этом испытании. И пусть я отправлюсь в загробный мир, но шею тирану сломаю – ведь тогда я разорву цепи, которые опутали мой город.
Артус не король и не император, его правление не перейдет по наследству к его потомкам. Он простой вождь, полководец – как Гальба , который завладел империей после свержения безумца Нерона. Убить Артуса – все равно что вынуть замковый камень из римской арки. Тогда весь Камланнский замок рухнул бы, рассыпался в прах, и Харлек и весь остальной Придейн стал бы свободен, и тогда конец мечтам Dux Bellorum об империи.
Увы, я покорялась не одному-единственному господину.
У меня была общая тайна с дядей Лири, и отцу никогда об этом не узнать.
Четырьмя годами раньше, когда я была шестнадцатилетней девчонкой, дядя Лири познакомил меня с людьми, которых назвал «Строителями Храма». Про посвящение я рассказывать не имею права, но я открыла в себе много такого, о чем и не подозревала.., тогда я впервые кому-то рассказала о том, что сделал Канастир десять лет назад, хотя я помнила об этом все эти годы.
Строители хотели по Божьим законам превратить всех людей в богов. Они поведали мне много тайн, открыли мне оккультные науки, о которых рассказывать не принято – по крайней мере я дала клятву никому об этом не рассказывать, хотя многое из того, о чем я узнала, кажется мне скорее глупым, нежели священным.