Так и вышло, что через несколько недель я уже гуляла у фонтана Рианнон (если только то не была Диана) во дворе Бегущей Воды и пыталась перестать думать об Этом Мальчишке – мне хватало мыслей об Артусе, Меровий (который въехал-таки в Камланн после того, как его посланник вымостил ему дорожку), моем отце, моем мерзком братце и кровавом убийстве.
В конце концов долго мне не выдержать. Клятва там, не клятва – я не понимала, из-за чего это я должна постоянно держать в узде собственные чувства и желания! Даже воину порой хочется стать женщиной!
И я решила, что, если Этот Мальчишка не станет слишком сильно раздражать меня час-другой, я вдохну поглубже, помолюсь Богородице и приглашу, пожалуй, Этого Мальчишку на приятную прогулку – ну, то есть позволю ему пригласить себя, потому что я не забыла: я с ним не разговариваю. И пусть будут прокляты те глупцы, которые станут болтать, будто годы размягчили меня!
Глава 23
Питер бродил по комнате в поисках зеркала, пока наконец не вспомнил, что никакого зеркала тут нет. И крема для бритья тоже. «И что теперь? Если Мордред насадит меня на вертел – уж хотя бы выглядеть надо как подобает. Чем же здесь бреются?»
«Камень, – подсказал Питеру Ланселот, – римский бритвенный камень».
Бритвенный камень? Напоминание сикамбрийца заставило Питера вспомнить о том, что действительно римляне скребли заросшие щетиной щеки пемзой. Неужели придется? Питер взял со столика у кровати кошель, обшарил его, нашел тонкий сероватый камень.
«Боже! Ну ладно, попробую…» Питер немного растерялся, гадая, надо ли намочить щеки, или драить их камнем всухую. Прежде-то ему никогда не доводилось бриться никакими камнями, и он поежился, представив себе залитый кровью кусок пемзы и багровые пятна в тех местах, где прежде были щеки… Дожав плечами, он смочил лицо водой из тазика, успевшей приобрести комнатную температуру.
Одна сторона у камня была ровная, плоская, другой стороной камень удобно лег на ладонь Питера. Он сжал зубы и провел камнем по коже. «Нечего удивляться тому, что они тут все в шрамах», – мрачно подумал он.
Боль оказалась не такой уж и жуткой, а самое удивительное – камень действительно грубовато, но все-таки сбривал отросшую щетину!
Покончив с бритьем, Питер промокнул не слишком окровавленные щеки льняным «полотенцем», которое обнаружил рядом с опустевшим тазиком. Затем медленно, осторожно присел на кровать. Головная боль почти прошла, и ему хотелось, чтобы она не возвращалась.
Обследовав прикроватный столик, Питер не нашел ничего примечательного – ни запертых ящичков, ни тайников. По всей вероятности, столик играл чисто декоративную роль и предназначался для чая со сдобой.
Питер вытряс из кошеля монетки и внимательно рассмотрел их. Четыре монетки были серебряные, одиннадцать – медные. На каждой из серебряных монеток было вычеканено «IMPERATOR CONSTANTINIUS PIUS PRINCEPS» на аверсе, а на реверсе – «NOVUS DENARIUS». На медных чеканка гласила: «GENIUS POPULI RONANI».
Слово «denarius» показалось знакомым. Видимо, серебряные монетки были денариями, и чеканили их при императоре Константине или в его честь. Но вот когда правил Константин, Питер не помнил. В воскресной школе Питер учил, что император Константин председательствовал на Никейском Соборе. Но это значило – на век, если не больше, раньше четыреста пятидесятого года нашей эры.
Он вынул из кошеля свернутый пергамент с латинским текстом, заточил кусочек угля маленьким ножиком и вывел: «Логическое расследование».
«Моргауза (так ее следует называть) – одна из первых в списке подозреваемых, подходящий темперамент для Селли. Слишком очевидно?
Анлодда импульсивна, а Селли холодна и расчетлива. Прикрытие? Я так не думаю. Она рыжая, и привлекла бы слишком большое внимание. Впрочем, значит это что-нибудь или нет – неясно. Доверять ей нельзя, она не так проста, как кажется.
Гиневра… Гвинифра…»