Корс Кант принюхался: съестным из кухни не пахло. Явно ничего не готовили. «Ну ясно же! – понял он. – Сегодня же день Сатурна, иудейская суббота».
– О, а во-он там, на другой стороне, живет кожевник и сапожник, он шьет отличные дорожные сапоги. Его зовут Шин Гризаф, он из Эйра. Видишь вон тот светло-кремовый дом с псевдоегипетскими иероглифами, рядом с домом зодчего.
– Почему «псевдо», – рассеянно спросил бард. – Они стоят в неверном порядке и потому ничего не означают, но иероглифы самые настоящие.
– Ты точно знаешь?
– Гм-м.
– Нет, правда? Вот интересно, откуда он их срисовал! Анлодде тоже стало жарко, она откинула волосы со лба и стянула в «хвост» веревочкой.
– Твои волосы алеют, словно огонь Прометея, – проговорил юноша, не слишком надеясь на успех своего комплимента. – Алый венчик, словно у райской птицы…
– Они багряные. Корс Кант Эвин. Неужели из-за того, чем ты занимаешься, тебе стало недоставать наблюдательности? Ну ладно. Рядом с Шином живет грек Термос, он аптекарь, и у него я добыла то, чем накормила тебя. У него холодные глаза, как у мраморных статуй, и у меня мурашки по спине бегут, когда он вдруг появляется неизвестно откуда и тихо спрашивает, чего мне нужно. Я всегда подскакиваю на пять футов и стукаюсь головой о потолок.
Стены аптеки были даже не побелены и сохраняли естественный красноватый оттенок глины. Корс Кант с улицы заглянул в дверной проем. Увидел стены, почерневшие от копоти и завешанные бесчисленными полками, уставленными бутылками, кувшинами, горшками со всевозможными порошками, человеческими черепами.
За столом во вполне естественной позе разместился скелет, у которого не хватало левой руки. Анлодда махнула рукой, и скелет выпрямился.
Корс Кант чуть не подпрыгнул на месте. Проморгался, присмотрелся повнимательнее. Когда в глазах прояснилось, скелет преобразился и оказался худющим стариком лет пятидесяти – пятидесяти пяти. Мертвенная бледность и впалые щеки придавали Термосу сходство со скелетом. Он вытащил левую руку из-за спины – оказывается, всего-навсего спину почесывал между лопаток.
Дрожа от неизъяснимого страха, Корс Кант проследовал по улице дальше, следом за Анлоддой. Что-то в этом Термосе было такое, что жутко напугало юношу и не давало успокоиться.
– Просто поверить не могу! Прожил тут столько лет, а города как такового не видел! – сказала Анлодда и внимательно посмотрела на Корса Канта, ожидая ответа.
– Ну.., я же не городской бард, а придворный, – отговорился юноша, как будто этим все объяснялось.
– Да ладно тебе! Я, к примеру, вышивальщица Гвинифры, а уж это, прости меня, занимает куда больше времени, чем песенки распевать на пирах и турнирах, но я обошла Камланн от Сената до большого цирка, и за те несколько недель, что я здесь живу, прошла по сотням таких вот улочек. Знаешь, порой мне кажется, что вас, бардов, вообще не интересует мир, в котором вы живете, ну ни капельки не интересует! Ты что, все дни напролет просиживаешь в тепленьком тепидарии и сочиняешь куплеты о героях Трои?
Корс Кант ссутулился – он не знал, что ответить на обвинения возлюбленной. «А все потому, что она права, осел ты тупоголовый», – ругал он себя. Неожиданно он остановился, потрясенный синевой небес над Камланном.
Анлодда налетела на него.
– Ради трех миров, скажи, куда ты смотришь, Корс Кант?
– До сих пор не замечал, какое оно небесное… – выдохнул бард. «Какое оно небесное» – это надо же было так сказать?!»
Увы, никаких других слов на ум не приходило. Анлодда за спиной у Корса Канта понимающе прищелкнула языком и мягко подтолкнула его вперед.
Она вела его мимо домишек и лавочек, мимо купцов и солдат, мимо свиней и овец, мимо попадавшихся изредка зданий, выстроенных в соответствии с римскими традициями. Она здоровалась то с сенатором, то с рыцарем, которые попадались им на пути. В конце концов после долгого кружения и возвращений по тем улочкам, где они уже побывали, Анлодда привела Корса Канта к старинному глинобитному зданию округлой формы с оштукатуренными стенами, выкрашенными в синий и зеленый цвет и покрытыми причудливыми узорами. За этим зданием располагался затон, а в нем – четыре лошади. Ворота затона были перевязаны кожаным ремнем.
Окон в конюшне не оказалось – чем проще народ, тем больше в нем было бриттского и тем меньше римского. Анлодда взяла Корса Канта за руку и подвела к двери, стукнула по косяку.
Здоровенный тучный мужчина с черной бородой в кожаном фартуке отбросил занавеску. Корс Кант выпучил глаза. Борода у мужчины была такой длины, что он мог бы засунуть ее себе за ремень.
– Мне ничего не надо, – проворчал он и отвернулся.
– Джофф! – воскликнула Анлодда и топнула ногой. – Ты что, так быстро забыл мою Мериллуин?
– Твою кого? – вмешался Корс Кант. Великан поглядел на Анлодду повнимательнее, провел пятерней по волосам.
– А, это ты. Че, хочешь ее забрать?
– Взять на время. И еще одну лошадь, если можно.
– Боевую, что ли?
– Не валяй дурака! Сам видишь, мы не на войну собрались! А на загородную прогулку. – Анлодда показала мужчине свою торбу. Можно подумать, она рассчитывала на то, что конюх умеет видеть сквозь кожу.
«Ну не видит, так хоть унюхает, что там пища лежит», – подумал Корс Кант. Запах жареной свинины был вполне красноречив.
– Гм. Ладно. Одна лошадь на один день.., это будет.., три milliarensi!
Анлодда кивнула.
– Уплати ему, – распорядилась Анлодда.
– Я?
– Корс Кант, или ты собираешься у меня за спиной трястись?
Юноша достал кошелек, где лежали все его сбережения – пять монет, и отсчитал три. Три монетки! Это же несколько недель надо зарабатывать, ждать, что кто-то из придворных расщедрится!
Конюх придирчиво разглядел серебряные монетки.
– Константин тут? – в надежде спросил он.
– Ну.., почти, – соврал юноша. – «Magnus maximus» – так мне говорили.
На самом деле монетки почти наверняка были местными фальшивками. Имперские чеканщики вряд ли бы отчеканили имя императора с ошибкой – «Mixamus». Джофф что-то буркнул и сунул монетку в карман фартука. «Наверное, читать не умеет», – решил Корс Кант.
Джофф обвел их вокруг домика и вывел к загону, где ткнул пальцем в старенького, с виду добрейшего пони – явно местных кровей, не привозного.
– Для тебя – то, что надо, – заявила Анлодда. Решительно развязала узел на ремне, открыла ворота и торопливо подошла к короткошерстной лошади повыше, вид у которой был весьма дикий.
Анлодда посмотрела лошади в глаза. Та заржала и ткнулась носом в щеку хозяйки. Корс Кант не сводил глаз с лошади, и на какой-то миг ее силуэт растаял и сменился видением зажженной свечи. Корс Кант мотнул головой – видение исчезло, но почему-то у него дико засосало под ложечкой.
Джофф исчез, затем снова вынырнул из дома с двумя седлами.
– С тебя один милли, – сообщил он Корсу Канту.
– Еще один? – У Корса Канта екнуло сердце.
– Не слушай его! – вмешалась Анлодда. – Упряжь вместе с лошадью, это входит в плату, это всякий знает!
– Ладно, – не стал спорить конюх. – Только тогда сам и седлай. – И он швырнул оба седла на землю и сердито удалился. Упряжь лежала кучей.
– Корс Кант, ты ведь знаешь, как седлать лошадей, или нет? У Джоффа рабов нет. Но если тебе надо помочь, то я, конечно…
– Думаю, справлюсь, – фыркнул Корс Кант. И действительно справился. Пони оказался нрава мирного и к тому же был невысок.
И все равно Анлодда покончила с заседлыванием гораздо раньше барда и явилась ему на помощь. Корс Кант постарался держать себя в руках, стоя рядом и глядя на то, как она заканчивает его работу. «И что это я сегодня так распетушился.., в смысле.., расстроился?»
Он вскочил на пони, качнулся вперед, обнял своего «скакуна» ногами. Анлодда легко оседлала свою кобылу, словно родилась наездницей, а роста в ее лошади было не меньше восемнадцати ладоней.