Корс Кант сидел, высоко поджав колени. Он напряженно и взволнованно наблюдал за Питером. По правую руку от Артуса восседал кроль Меровий, положив ногу на ногу и сложив руки на коленях.
Завидев Питера, он учтиво поклонился ему и едва заметно улыбнулся – улыбка вышла взволнованная.
Позади Гвинифры и барда стояла Анлодда, одетая в грязно-белую тунику с отделкой из серого меха. В руках она держала чашу с виноградом для своей госпожи и тайком отщипывала оттуда ягодки. «Откуда они, черт бы их подрал, берут виноград?» – гадал Питер. И тут Анлодда отщипнула очередную ягодку и незаметно сунула ее за ворот Корсу Канту.
Тот вздрогнул, забросил руку за спину. Оглянулся, гадая, чьих это рук дело. Анлодда устремила вдаль невинный взгляд.
Гвинифра поднесла к губам бутылку темного, словно обсидиан, стекла. Отпила и громко рыгнула. По подбородку ее стекала струйка вина. Что забавно, никто, кроме старика Мирдцина, не обратил на то ни малейшего внимания. Тот сделал большие глаза и покачал головой. Казалось, ему хочется исчезнуть, спрятаться внутрь своего серого балахона.
– Ланселот! – гаркнул кто-то прямо над ухом Питера. Он вздрогнул.
– А? – отозвался он и оглянулся, поняв, что окликают его уже не в первый раз.
Это был Кей. Он злорадно склабился.
– О, принц, похоже, саксы желают знать, не покинула ли твоя душа твое тело?
– Ч-что?
Кей наклонился к самому уху Питера и, продолжая скалиться, проговорил сквозь зубы:
– Хватит тут торчать, словно ты – дохлая кляча! Давай двигайся! Смотри, Куга берет благословение.
– Ой, прости, я просто задумался.
– Лучше не надо. Ты в Лоэгрии, как-никак, а не в афинской философской школе.
Кей вывел Питера на середину стадиона. Зрители вопили, свистели, кривлялись.
Куга с нетерпением ожидал противника. Бледный, с поджатыми губами, он дрожал от ярости (а может, от страха?). Его одежда и доспехи разительно отличались от снаряжения Питера. Кольчуга – явно тяжелее и поверх нее был нацеплен стальной жилет, закрывавший не только грудь, но бока и спину. В руке он тоже сжимал топор, но рукоять у него была длиннее, и топорище не венчал острый наконечник.
На поле вышел Корс Кант и вывел из толпы дряхлого старика с длинной белой бородой, заправленной за ремень.
– Верховный друид Камланна, – почтительно проговорил юноша, – Кинддилиг Кифарвидц, учитель Мирддина.
Корс Кант низко поклонился друиду и удалился на свое место. Старик-друид молча стоял и ждал до тех пор, пока сакс и сикамбриец не подошли друг к другу вплотную.
– Пусть сила Вотана наполнит твою десницу, – сказал Кинддилил Куге, – и пусть храбрость Доннера Громовержца даст тебе сил биться до конца.
– Я тебе член оторву и заставлю медленно проглотить его, – пообещал Куга Питеру, по-акульи ухмыляясь.
Старик, сделав вид, что не расслышал грубой угрозы, повернул голову к Питеру и сказал:
– Да будет с тобой мудрость Рианнон, боевая сила Морригу и разум Митры.
– Поцелуй меня, – предложил Питер Куге.
– Я тебе задницу раздеру, кишки выпущу и повешу на них, – отвечал Куга, ухмыльнувшись щербатым ртом.
– Прими от меня священную свастику, кою я начертаю над твоими бровями – знак покровительства Доннера и Бритзен.
Жрец опустил палец в сосуд с маслом и начертал знак над бровью Куты.
– А твою задницу ничто не убережет – никакие рисуночки, – продолжил игру в угрозы Питер, бесстрастно глядя на сакса.
– Говорят, ты любовник жены Артеге. Сначала я убью тебя на глазах у всех ее подданных, а потом изнасилую ее и помочусь на самого Артеге.
Питер успел изрядно вспотеть в тяжелых доспехах. Солнце поднялось уже довольно высоко.
– Прими это ожерелье из звезд, знак мудрости Рианнон. – Верховный друид подал Питеру ожерелье из крошечных кристаллов. – Пусть оно напомнит твоему коню Эпонимусу о нашей Звездной Праматери, и пусть он несет свою ношу столь же легко, как она несла свою.
– Да тут полным-полно чудных мальчиков, Куга, – парировал Питер оскорбление сакса, – они тебе больше подойдут! Мне твоя матушка прошлой ночью так и сказала.
– Оба вы пришли честно сражаться на этом поле, – продолжал гнуть свое старый друид. («А может он глух, как пробка?» – подумал Питер.) – Сразитесь же и покажите свою силу в честном бою. Вам запрещается топтать друг друга лошадьми, выкалывать глаза, наносить удары в живот и откусывать друг другу уши. Судить ваш поединок будет Корс Кант Эвин, обучающийся бардовскому искусству.
Он ударил жезлом по мокрой земле, развернулся и, шаркая, побрел к своему месту. Корс Кант выбежал ему навстречу, довел до места, усадил, после чего вышел на поле.
Питер и Куга прижались друг к другу животами и устрашающе воззрились друг на дружку. Кей оттащил назад Питера, «секундант» Куты, сакс из его свиты, отвел своего господина.
Гвин подвел Эпонимуса к самой границе поля, где стояла небольшая деревянная лесенка. Питер поднялся и оседлал коня – это вышло у него куда ловчее, чем во время занятий с Мордредом. Он закрепил ноги но бокам седла, закрыл щитом левую руку.
Корс Кант поднял деревянный жезл и прокричал во все горло:
– PANPRACONIS, REX ET REGINA, PRINCIPES, MILITES ET DOMINAE, CIVITES ET CETERI! Питер вздрогнул, обвел газами зрителей.
– Поединок между саксом Кугой, вторым сыном Кадвина, короля Уэссекса, и сикамбрийцем Ланселотом, принцем Лангедока, героем двора Артура и всей островной земли!
Толпа взревела, и в воплях слышалось «Ланс!». Выкрики «Куга!» звучали тише и реже.
Неожиданно Питера сильно качнуло назад – кто-то дернул его за волосы. Он обернулся и оказался лицом к лицу к Гвинифрой, взобравшейся на приставную лесенку. Та сладострастно улыбнулась, ухватила Питера за уши и пробежалась кончиком языка по его горлу, а потом зарылась пальцами в его черных прядях.
Питер ухватил Гвинифру за волосы и попытался оторваться от нее, но вместо этого вышло, что он только притянул ее к себе еще сильнее.
От Гвинифры пахло медовым вином, розами, имбирем, мускусом, жженой пробкой, сгоревшей пыльцой. Все исчезло – палящее солнце, стадион, толпа, замок, даже сама Гвинифра. Все исчезло, все поглотил их жаркий, влажный поцелуй. Питер покачнулся и чуть не вывалился из седла.
– Дар, – прошептала Гвинифра, выдохнув это слово в губы Питера. Ее серые глаза отлетели назад испуганными воробьями и снова вернулись.
– П-проси все, ч-что пожелаешь, – пробормотал Питер.
Она недоуменно глянула на него и тут же расхохоталась, и смех ее был подобен журчанию воды в ручье.
– Да нет же, глупый, я хочу сделать тебе подарок, а не прошу о нем.
Она приподняла тунику и обнажила восхитительно белые бедра. Питер ахнул – под туникой ничего не было, только тонкая лента, серебряная с золотом, перевязывала одну ногу.
Гвинифра развязала ленту, поднесла душистую ткань к лицу Питера и повязала ему на шею.
– Это на закуску, – промурлыкала Гвинифра, склонилась и лизнула Питера в щеку. – Зайди ко мне после того, как одолеешь этого немытого почитателя грома!
Онемев от стыда, Питер оглянулся через плечо на королевскую «ложу». Артус мрачно наблюдал за ним и Гвинифрой. Меровий делал вид, что его страшно заинтересовала чаша с виноградом. Питер пытался освободиться, но Гвинифра обвила руками его талию.
– Зайдешь? – умоляюще проговорила она.
– Да-обязательно-только-отпусти-меня, – скороговоркой выпалил Питер сквозь стиснутые зубы. Она прижалась грудью к его закованной в латы груди, запрокинула голову в экстазе. И тут Питер заметил чуть ниже мочки уха Гвинифры небольшой рубец – раньше он его не замечал. Наконец ему удалось отстраниться и разорвать ее объятия. Он натянул поводья и погнал Эпонимуса вперед. Остановившись рядом с Кеем, он передал тому поводья.
«Господи Иисусе и Матерь Божья! – ужаснулся Питер. – Какое же чудище я выпустил на волю!»