Осторожно выглянула через парапет, дабы убедиться, что там никто не бродит, и меня не заметят. Честно говоря, не знаю, обрадовало меня или огорчило то, что двор был пуст. Находись во дворе хоть кто-нибудь, у меня появилась бы причина вернуться к себе в комнату. «Прости, отец, но его охраняют денно и нощно».
Тяжело, неохотно ступая по крыше, я дошла до того места, где, по моим расчетам, располагались покои Артуса. Я понимала, что каждый шаг приближал меня к гибели. Я обвязала одним концом веревки катапульту и перебросила веревку через край крыши.
Знаете, по веревке спускаться куда труднее, чем забираться на крышу по приставной лестнице! Но все же я ухитрилась спуститься. Я намотала несколько витков на ступню левой ноги, и, как бы опираясь на веревку, медленно заперебирала руками. Два этажа – и вот я уже около покоев Артуса. Сапоги коснулись подоконника. Я чуть не потеряла равновесие и не упала на булыжники мостовой, но все уже удержалась и забралась в комнату.
…И удивилась тому, насколько Dux Bellorum, оказывается, боялся темноты. Светильники и фонари висели в каждом углу, и от этого в комнате было светло как днем.
Гвинифра, принцесса ночи и теней жаловалась своим придворным дамам, что не может глаз сомкнуть, когда проводит ночь с супругом.
Яркий свет, быть может, прогоняет ночные страхи, но вот убийцам он очень вредит – им куда больше подходят глубокие тени и темные уголки. Мне нужно было как можно скорее где-то спрятаться, и наконец я обнаружила такое место: гардеробную, вход в которую задергивался шторой. Я спряталась за штору, выхватила из ножен клинок. Сердце громыхало – под стать кастрюлям да сковородам на печке.
Я ждала довольно долго и.., уснула! А удивляться нечему – просто сатурналия продлилась гораздо дольше, чем я думала, и Артус сидел в триклинии до конца. Я очнулась тогда, когда до рассвета оставались считанные часы. Открыв глаза, я часто заморгала, поначалу не в силах понять, где я, почему сижу, скорчившись, сжимая в руке тяжелый кинжал, почему к лицу моему прилипла паутина.
И лишь вспомнив, почему и где я нахожусь, я тут же поняла, что меня разбудило: шаги и голос Артуса. Я вскочила на ноги, чуть не упала в обморок оттого, что сделала это так резко, и снова скорчилась за шторой, дрожа от волнения.
Сквозь прореху я увидела: Артус отпустил стражу в коридор. Он остался один. Обернулся, посмотрел в сторону гардеробной. Я не шевелилась – боялась выдать себя даже дыханием.
Он пошел к гардеробной и свернул в сторону в последнее мгновение. Умылся из таза, стоявшего рядом со шторой, и вернулся на середину комнаты. Упал на колени и стал молиться.
«Пора!» – крикнул внутренний голос. Он – спиной ко мне, разум его занят Христом и Девой Марией, он и не думает, что ему грозит предательский нож убийцы.
Ну можно ли ждать лучшей минуты – он ведь молился, значит, его душа после смерти отправилась бы прямо на небеса. Я не питала зла к Артусу, Dux Bellorum, и была рада исполнить его мечту о бессмертии души. Умрет мучеником
– и точно попадет в рай.
Я бесшумно выскользнула из гардеробной, старательно придержав штору, чтобы она не зашуршала. Я шла, переступая с пятки на носок, – охотничьим шагом, как меня когда-то учили.
И вот наконец я добралась до Артуса Пендрагона, великого полководца, величайшего человека во всем Придейне. А в руке моей был тяжелый римский клинок.
Я подняла руку, напрягла мышцы. Один быстрый, словно змеиный укус, удар, и все будет кончено.., в самом буквальном смысле слова.
Я замерла.
Я так хотела опустить кинжал, вонзить его в спину тирана, освободить Харлек от его кровавого гнета, но какая-то сила удерживала меня, словно поводок гончего пса. Я ничего не смогла поделать: перед глазами у меня стояло лицо Этого Мальчишки!
Я опустила руки. Снова подняла, на этот раз сжав кинжал обеими руками. И снова у меня ничего не вышло. Артус жил. Он продолжал молиться, не зная о том, что я, его убийца, стою у него за спиной.
Ткань, которой было повязано мое лицо, взмокла от пота, я моргала, прогоняя горькие слезы. Он старик, он по-своему старается заглянуть в людские сердца.., совсем как дядя Лири – в каком-то смысле мой настоящий отец.
И вдруг та мысль, которая все не давала мне покоя, засияла ярко, как солнце: Артус для Корса Канта значит столько же, сколько Лири для меня!
Чтобы убить Dux Bellorum, мне понадобились бы целых четыре клинка – один для самого Артуса, один для дяди Лири, ведь его убьет это известие, еще один
– для Этого Мальчишки, ибо он не сможет жить после смерти того, кого считает отцом, и еще один для меня, ибо какая у меня могла быть после этого жизнь, даже если я сумела бы бежать и меня бы не поймали?
Я выпрямилась. Рука с кинжалом вяло упала. Я запрокинула голову и уставилась в потолок, мне было безразлично, что Артус может обнаружить меня и позвать преторианскую гвардию.
«Как ты могла такое сотворить со мной!» – мысленно кричала я Афине, чей неожиданный дар мудрости вдруг превратил меня в трусиху.
Воин, который слишком много думает, лучше пусть идет в вышивальщицы!
Воин действует, а не думает, а я только что совершила смертельный грех. Я задумалась – и что хуже того, я стала думать о своем враге, как о человеке.
Артус продолжал молиться, но если раньше он говорил шепотом, то теперь голос его окреп. Он заговорил так громко, что от испуга я чуть не выронила клинок.
– Мария, Матерь Божья, веди наших юношей по пути правому, да не смутят их соблазны мира дольнего, ибо Антихрист вечно искушает верных сынов и дочерей Божьих сладкими речами, подвигает их к смертным грехам.
Я опустила глаза, уставилась в пол. Он разрушил меня! Он, стоявший на коленях спиной ко мне, старик со сложенными для молитвы руками, с глупыми словами, которые, наверное, просто заучил и никогда не задумывался над их смыслом, – обезоружил меня, воина, не дал мне спасти родину от иноземных захватчиков.
«Нет, – подсказал мне внутренний голос, – не Артус оставил тебя. Это все Он. Этот Мальчишка».
Я подумала о нем, о той боли, что принесет ему смерть Артуса, и впала в сомнения, и не сумела исполнить свой долг. Так, из-за моего эгоизма, из-за моей любви пострадала стонущая под игом родина.
Я не только предательница. Я еще и еретичка.
И тут… В коридоре послышались чьи-то робкие шаги. В страхе я попятилась назад, молясь о том, чтобы попасть в гардеробную и не наткнуться на пресс для глажки белья.
Артус умолк, прислушался. Шаги стихли, кто-то осторожно постучал.
– Входи с миром, – проговорил Артус, уверенный в том, что стража абы кого к нему не пропустит.
Дверь скрипнула, я воспользовалась этим звуком для того, чтобы скользнуть за штору и укрыться в гардеробной.
В комнату вошел юноша, почти мальчик – ба, да это Корс Кант Эвин, собственной персоной! Он с трепетом приблизился к Артусу, низко, торжественно поклонился.
– Артус Dux Bellorum, – поприветствовал он владыку.
– Доброй ночи, мой бард.
– Я явился по твоему зову, государь.
Артус кивнул, поднялся с колен и сел на табурет.
– Я хочу узнать.., садись! Сядь, юноша, сядь на кровать, она мягкая… Корс Кант, ты – мой бард, ты клялся служить мне верой и правдой, надеюсь, и в сердце своем ты верен мне.
– О да, государь! – Этот Мальчишка решительно кивнул – похоже, его испугала сама мысль о том, что Артус мог в этом усомниться.
– Прекрасно, тогда скажи мне, что на самом деле стряслось двумя днями раньше, когда ты и твоя подруга.., как ее имя?
– Анлодда, государь, вышивальщица принцессы.
– Когда ты и Анлодда столкнулись с саксами и ютами, или кем там они были, не знаю. Некоторые вопросы остались без ответа. Первый вопрос: кто же они все-таки – саксы или юты?
Этот Мальчишка поморщился. Похоже, он, как и я, размышлял об этом и кое-что понял про ютов, которые говорили по-эйрски, но которых назвал «собратьями» Куга, сын Калвина, короля Уэссекса.
Артус погрозил Этому Мальчишке пальцем.