69
Некоторые аргументы, приводимые им против подобного рода учений, сильно напоминают возражения Беркли против локковской теории восприятия. В частности, он уверен, что, если бы мы попытались представить себе мир "реальных тел", существующий независимо от нашего или чьего-либо восприятия, нам это не удалось бы сделать, так как все, чего мы сможем достичь с помощью воображения, - это оказаться в роли наблюдателя, созерцающего определенный предмет, а это - "как раз то, чего мы пытались избежать" (том II). Кроме того, как и Беркли, Шопенгауэр всячески настаивает на том, что теории "здравого смысла" (как большинство их последователей понимают его), которые утверждают, что в действительности мы никогда не видим и не осязаем сами предметы, а лишь ощущаем их воздействие на наш разум, абсолютно парадоксальны - "требование существования объекта вне идеи [воспринимающего] субъекта, а кроме того, некая сущность действительной вещи, отличная от ее действия, лишена смысла и является противоречием" (том I).
Подлинный смысл подобных замечаний не может быть понят вне контекста собственно Шопенгауэровой теории познания и должен рассматриваться именно через эту призму. Однако для наших непосредственных целей будет достаточно показать, что, какое бы значение он ни придавал понятию "вещи в себе", он был далек от мысли возродить какую бы то ни было известную философскую доктрину существования вещей за пределами нашего восприятия. Подобные доктрины казались ему диким заблуждением, и возвращаться к ним означало бы сделать шаг назад.
70
То, что Шопенгауэр предлагал взамен, можно вкратце представить следующим образом. Кант в принципе был прав как в предположении о невозможности знания за пределами опыта, так и в вытекающем отсюда утверждении о необоснованности применения к такого рода знанию принципов, подобных причинности. Таким образом, возможность спекулятивных рассуждений подобного типа исключается с самого начала; нам не дано получить знание о потустороннем (или "истинно сущем") бытии вещей, о котором толкуют "догматики" или "трансцендентные" метафизики. Но означает ли это невозможность всякой метафизики? Не обрекаем ли мы этим "метафизическое" исследование на рабскую зависимость от вкусов и предрассудков, указывая тем самым, что оно не способно принести никаких значимых результатов?
Поставив такие вопросы, согласно Шопенгауэру, кантовское разделение понятий феноменальной реальности и "вещи в себе" имеет важное значение даже в том случае, если это разделение может привести к заблуждениям. Если же рассматривать "вещь в себе" как некий класс, внеэмпирических сущностей, которые определенным образом влияют на наши восприятия, то в этом притязании им, вне всякого сомнения, стоит отказать. Однако существует другое объяснение этого разделения, позволяющее избежать затруднений и которое в то же время показывает, что метафизика способна выполнить отведенное ей назначение.
71
Свое понимание этого разделения вещей Шопенгауэр выразил в названии основного труда - "Мир как воля и представление". Идея, которая в нем заключается, лучше всего может быть понята, если мы станем считать самих себя человеческими существами, находящимися и действующими в чувственно воспринимаемом мире. Мир, данный нам, как верно заметил Кант, есть мир явлений, который зависит от нашего чувственного восприятия и от того, каким образом и в какой последовательности мы обрабатываем данные, поставляемые нам органами чувств. "Все, что относится к миру или может быть когда-либо к нему отнесено, неизбежно... зависит от субъекта и существует только для субъекта". Так Шопенгауэр утверждает в самом начале своей книги и в подтверждение этого приводит следующую цитату из сочинения английского переводчика восточной философии, сэра Уильяма Джоунса: "В основе учения Веданды лежит не отрицание существования материи, то есть ее твердости, непроницаемости и протяженности (отрицать это было бы безумием), а устранение распространенного заблуждения о ее понимании, а именно, что она не существует вне чувственного восприятия, а следовательно, существование и чувственное восприятие есть взаимозависимые понятия".
Хотя это утверждение нуждается в дальнейших пояснениях и развитии, тем не менее, по мнению Шопенгауэра, оно основано на непреложной истине. Вкратце суть этой истины можно сформулировать следующим образом: "Весь мир есть мое представление" ("Die Welt ist meine Vorstellung"), то есть все, что мы можем знать о предметах, всегда ограничено сферой "представлений" [1] или образами, которые у нас
1 Немецкое слово "Vorstellung" имеет широкое значение, в которое входят представления, концепции, понятия и умственные образы. В том смысле, в котором Шопенгауэр использует это слово, подразумевается все, что находится в пределах познания и восприятия субъекта, то есть все познаваемое. Если учесть все вышесказанное, то традиционно принятый перевод этого слова как "представление" не будет вводить в заблуждение, несмотря на то что имеет некоторые недостатки. Некоторые комментаторы и переводчики (например, Э.Ф.Дж. Пейн) перевели это слово как "идея".
72
возникают при их восприятии; причем это знание включает в себя наше знание самих себя. Это происходит потому, что если рассматривать нас как тела, имеющие протяженность в пространстве и во времени, то мы аналогичны явлениям и предметам, таким, как камни и деревья, и наряду с ними занимаем свое место как часть того, из чего состоит весь воспринимаемый мир, мир, который возможно ощущать и воспринимать. Таким образом, мы являемся, используя терминологию Шопенгауэра, "представлениями".
Принимая во внимание все вышесказанное, мы вынуждены принять это как факт, которому Шопенгауэр придавал первостепенное значение. Истинно то, что как индивид, "имеющий основание в мире", я ощущаю свое тело как принадлежащее этому миру и, таким образом, подчиняюсь тем же правилам, которые управляют вещами, которые я вижу вокруг себя и которые ощущаю. И в таком случае можно подумать, что знание такого рода - это единственное знание, которое я могу иметь о себе. При таких обстоятельствах я буду ограничен возможностью воспринимать свое тело только лишь как "объект среди объектов", и чьи движения я смогу осознавать, только лишь наблюдая за тем, как оно движется, и чью деятельность я смогу понимать только лишь в связи с определенными правилами, которые я знаю в результате предыдущего опыта, чтобы управлять своим поведением. Но сама сложность четкого представления того, как возможно наблюдать свое собственное тело, наилучшим образом помогает нам понять идею, которую выдвигает Шопенгауэр, а именно: то, что я осознаю себя с двух различных сторон и если, с одной стороны, возможно сказать, что я наблюдаю за своим телом, его поведением аналогично тому, как наблюдаю за другими физическими предметами и их поведением, то с другой
73
стороны, я осознаю себя совершенно по-иному - как бы "изнутри". Когда я познаю себя этим вторым способом, я понимаю себя как волю: именно так мы осознаем наши тела, как выражение воли, а наши движения - как акты воли, и это отличает самосознание от чисто абстрактного созерцания других предметов. В то же самое время абсолютно неверным будет предположить, что моя воля и мое тело - это две разные сущности, деятельность которых взаимосвязана и о которой я узнаю только лишь благодаря собственному опыту; дуалистический подход к этой проблеме был бы абсолютно ошибочным. Так пишет Шопенгауэр (том I): "Акт воли и движения тела - это не две различные вещи, известные объективно, между которыми могут быть установлены причинно-следственные связи; они не состоят в причинно-следственных отношениях; они есть одно, но данное двумя различными для понимания способами: в первом случае непосредственно, во втором - через чувственное восприятие. Движение тела не что иное, как воплощенный акт воли, то есть переход движения через ощущение к осознанию".
Действительно, "все наше тело - не что иное, как объективированная воля, то есть воля становится идеей или представлением" и: "Только в наших мыслях воля и действие различны; в действительности - они являются одним и тем же". Из всего вышесказанного следует, что я не могу вразумительно говорить о том, что мое знание моего тела является знанием чего-либо независимого от моей воли. А истиной является то - и это то, что отличает мое тело от других объектов, которые я могу чувственно воспринимать, - что мое знание себя имеет двойную или двойственную природу (eine doppelte Erkenntnis): я осознаю себя в одно и то же время, с одной стороны, как "представление", а с другой - как "волю", так как "мое тело и моя воля являются единым" (там же).