Артур Грабовски
Артурито
Мы с Юлием сидели в летнем кафе в Мадриде. Стоял умеренно-жаркий день – из тех, которые обманчиво хороши, пока светит солнце, но, стоит ему сесть, как ты жалеешь, что не захватил с собой хотя бы легкой куртки. Оба мы откровенно маялись в этом не самом интересном городе. Юлий – из-за очередного внутреннего кризиса, я – из-за прилипчивого испанского любовника, который за одну совместную неделю успел мне осточертеть, если не сказать хуже.
– Он называет меня Артурито! – жаловался я, прикуривая новую сигарету. – Мне что – десять лет?
– Что-то знакомое, – Юлий нахмурился, глядя мимо меня на залитую солнцем улицу.
– Ок, все круто, впервые в истории не твое, а мое имя! – распалялся я все больше. – И теперь я понимаю, как обидно было тебе в бытность Юли, Юленьки и Юляши, но мне глубоко за тридцать – я вовсе не Артурито!
– Это же местный колорит, – Юлий все еще хмурился, – Федерико, например, Энрико…
– Я же зову его Фернандо, а не Федей ради колорита!
– Вспомнил! – Юлий неожиданно хлопнул ладонью по столу. – Артурито, ну точно! Ты забыл, что ли? Не верю!
И я тут же вспомнил.
Этот Артурито был не первым в моей жизни. Точнее, я-то был первый раз Артурито, а вот имя это уже случалось. Действительно, и как я мог забыть? Мгновенно жаркий и сухой Мадрид сменился у меня промозглым мокрым Питером. Темная арка, жуткий шум от барабанящего по железному козырьку дождя, какое-то неопределенное время суток – то ли вечер, то ли уже ночь, третья распитая бутылка Блейзера, много пива, споры наполовину на английском, наполовину на русском.
Приехавших откуда-то из-за бугра парней принимал Юлий и его дружбаны, я туда затесался случайно – очень хотелось выйти из дома тем вечером. Меня терзала безответная влюбленность, потерянная работа, и вообще все было как-то до обидного паршиво.
У иностранцев был один день. Они мужественно вытерпели Эрмитаж, все достопримечательности, шаверму и вот – после всего этого – выпивку в жутких условиях. Тогда нам, конечно, эти условия таковыми не казались. Была какая-то причина, по которой нельзя было пить в более приличном месте. Скорее всего – отсутствие денег и этого самого места. Не помню. Помню только, что иностранцев было трое, а нас, кажется, четверо. Из этих троих одного я сразу определил как футбольного фаната – у него висел какой-то яркий шарф на шее, а поверх него – еще один – уже Зенитовский. Второй чувак был какой-то тоже типичный – громко ахал, смеялся и вообще выражал эмоции не по-русски. Помню, меня тогда это раздражало сверх меры. Особенно – поведение Юлия, который как-то очень легко европеизировался и ахал, смеялся так же. А еще – перебивал, говорил, не затыкаясь, курил, пил и перетягивал все внимание на себя. Последнее он вообще очень любил, но тогда я не понимал всей прелести такого товарища рядом. Я тогда вообще был не в духе. Юлькины друзья вторили ему, каждый с пивом, которым запивался Блейзер. Все, включая меня, стояли уже не слишком ровно.
Третий заграничный гость был молчаливый, какой-то худенький и невзрачный. Даже в темноте арки была видна его смуглая кожа, острые скулы и непропорционально широкий рот. Мне он напоминал какого-то цыганенка и вызывал что-то среднее между брезгливой неприязнью и жалостью. Чем-то он напоминал Юлия, но тот внешность компенсировал наглостью и харизмой, а этот пацанчик как-то совсем терялся на фоне нашей пьяной толпы.
В какой-то момент я понял, что у меня закончились сигареты, и попытался стрельнуть у кого-нибудь из своих, но пацаны как раз устроили жуткий спор на тему, в какой стране жить лучше, и докричаться до них мне не удавалось. Неожиданно моих губ коснулся фильтр, удерживаемый чужими пальцами, – мелкий иностранец давал мне покурить свою. Молча. Я, будто из вежливости, затянулся, подспудно замечая влажный теплый кончик фильтра, выпустил струю дыма. Его сигареты были крепче моих, с жестким привкусом табака, марка была иностранная, я такую не знал.
– Спасибо, – поблагодарил я его по-английски.
– Тебе надо было, – произнес он ровным хриплым голосом, и я удивился, как в этом тщедушном теле мог скрываться такой тембр.
– Откуда ты знаешь?
Он только пожал плечами, тут же затянувшись сам. Мне стало любопытно.
Я пригляделся к нему внимательнее: темная кофта на молнии с капюшоном, закрывающим чуть ли не половину лица, рост ниже среднего, тоненькие ножки в узких джинсах, поношенные кеды – темные от дождя. Вид у него был какой-то совсем подростковый. На узком лице поблескивали темные южные глаза. Смотрел парень куда-то вниз и вбок, но, каждый раз, когда затягивался, весь как-то вскидывался – распрямлял плечи дерганым движением, будто неожиданно просыпался. На какой-то момент я завис, рассматривая его, а потом неожиданно он поймал мой взгляд и, глядя мне прямо в глаза, четко произнес своим хриплым странным голосом: