Закончив свой рассказ, Ара попросил еще одну чашечку чая. Гюлай мокрой салфеткой вытирала от слез глаза и нос. Борис сидел, положив локти на стол, подперев двумя руками голову. Заур зажег сигарету и, встретившись взглядом с Давидом, смотревшим на него с ужасом, пожал плечами. Этот жест явно означал: «мы конкретно попали».
Он любил его. Ему хотелось плакать, кричать, подняв беспомощные руки взлететь к небесам. Он хотел владеть Им, обнять, крепко-крепко обхватить и больше не отпускать, наслаждаться Его дыханием, целовать — страстно, яростно, неистово — прижать к груди, прислониться к голеням и плакать в колени, чувствовать вкус Его слез, забывшись в Его потном мире, прикасаться к Его трепещущему телу, вслушиваться в Его сладкий и тихий голос. Любил… любил сильной, дикой любовью.
Кое-как Заур выдержал эту двухдневную конференцию. Прогулка по Еревану — по Оперной площади, по улице Абовяна и Вернисажу прошла без Него. От этих прогулок в центре народных гуляний, не было никакого удовольствия. Борис что-то рассказывал, Давид, что-то снимал, охранники не отставали от Заура ни на шаг, а Гюлай останавливала прохожих с целью узнать их мнение по поводу будущего турецко-армянских отношений. Всем было чем заняться, кроме Заура. Он никого не хотел видеть, ничего слышать. Уже потом он припомнил историю, рассказанную Борисом на Оперной площади. И пожалел о том, что тогда не рассмеялся, когда также вспомнил обескураженное лицо Бориса, не дождавшегося от него должной реакции.
— Я хочу рассказать тебе одну байку об этой площади. В конце восьмидесятых годов площадь была наводнена народом. Люди кричали: «Ка-ра-бах, Ка-ра-бах». В самый разгар митинга один таксист останавливает машину, и спрашивает у митингующего:
— Что тут происходит? Что вы так орете?
— Хотим взять Карабах.
Таксист кривит лицо и говорит:
— Ахпер-джан, зачем вам Карабах? Сочи берите, Сочи лучше… — и уезжает.
Заур задумчиво бродил по солнечным улицам Еревана, не слыша слов Бориса.
— Как тебе Ереван, понравился?
Голос Бориса доносился откуда-то издалека. Это был вопрос, и не отвечать на такой вопрос было неприлично.
— Удобный, уютный, розовый, а главное компактный город. Во всяком случае, выглядит гораздо урбанистичнее Баку — и сам город, и население. Но на Баку сказались последствия войны… Из Карабаха и Армении в нашу столицу понаехали всякие аграрные элементы. Сущность города изменилась. Теперь это скорее большой Мардакерт, Амасья, или, например, Лачин.
— Спасибо за объективную оценку, — гордая улыбка появилась на губах Бориса.
Они сидели вдвоем в одном из кафе под большими красными зонтами «Coca-Cola». Гюлай и Давид пошли по магазинам. Охранники прогуливались в тридцати метрах, рядом со странным памятником Арно Бабаджаняну. Великий композитор как-то неуклюже пытался вытянуть руки и прикоснуться костлявыми пальцами к прохожим.
— Но, конечно, в Баку, по сравнению с Ереваном, гораздо больше новостроек, иностранных машин, дорогих бутиков, — он и сам не понял, почему сделал это глупое сравнение. Он пожалел об этом, но было уже поздно.
Борис сделал три глотка пива «Erebuni», одобрительно облизался и спросил:
— Заур-джан, ты сам-то в Баку где живешь?
— В Ичери Шехер — в Старом городе. В центре.
— Это где Девичья башня[36]?
— Да. Из нашего окна даже видна половина Башни. Но сейчас одна нефтяная компания имеет виды на наше здание. Наверное, его продадут, и придется покупать квартиру где-нибудь в спальном районе, на окраине Баку.
Борис зажег сигарету и предложил закурить Зауру.
— Заур-джан, я прекрасно знаю, что у тебя нет огромной квартиры в новостройке в центре Баку, великолепной виллы на берегу Каспия, дорогой машины и возможности отовариваться в шикарных бутиках. Может никогда в жизни и не будет. Разве не так?
— Да, скорее всего не будет…
— Если к долларам, получаемым за нефть и газ ты и подобные тебе — жертвы эпохи, не имеют доступа, если все мы являемся игрушками в руках олигархов — тогда разве не глупо кичиться бакинскими новостройками, виллами, дорогими спортивными автомобилями, бутиками модных кутюрье? Извини, конечно… Просто…
36
Девичья Башня — древняя крепостная постройка XII века у прибрежной части «старого города» Ичери Шехер. Является одним из важнейших компонентов приморского «фасада» Баку.