Наконец, получил он письма из родного города, из которых узнал, что господин Элиас Роос умер, вследствие чего Траугота вызывали в Данциг для того, чтобы рассчитаться с бухгалтером, принявшим дела покойного и женившимся на фрейлейн Христине. Траугот поспешил домой.
И вот снова стоял он у гранитных столбов в Артусовой зале напротив бургомистра с пажом и снова думал о чудном происшествии, имевшем для него такие горькие последствия. С безнадежной скорбью смотрел он на черты прекрасного юноши, который, казалось, приветствовал его живым взглядом, и шептал нежным голосом: «Ты не мог меня так покинуть!».
— Что я вижу? Вы ли это, дражайший? Вылечились ли вы от вашей несчастной меланхолии? — вдруг резко раздалось над самым ухом Траугота. Это был знакомый маклер.
— Я не смог ее найти! — невольно выговорил Траугот.
— А кого вы искали? — спросил тот.
— Живописца Годофредуса Берклингера с дочерью Фелицитатой, — отвечал Траугот. — Я искал их по всей Италии; в Сорренто о них никто даже не слыхал.
Маклер уставился на него удивленным взглядом.
— Да где же вы, дражайший, искали живописца с Фелицитатой? Неужто в Италии, в Неаполе, в Сорренто?
— Ну да, — отвечал Траугот мрачным тоном.
— О Господи! — всплеснув руками, воскликнул маклер.
— Что же тут удивительного? — возразил Траугот. — Чтобы сыскать ту, которую любишь, ездят на край света, а я люблю Фелицитату, да, да, люблю, и поехал за ней!
Тут маклер даже подпрыгнул от изумления и опять воскликнул:
— О Господи, Господи! — так что Траугот, рассердившись, схватил его за руку и сказал:
— Да скажите же мне, наконец, что вы находите тут удивительного?
— Значит, вы, господин Траугот, не знаете, — объяснил маклер, — что Алоизиус Брандштеттер, наш почтенный член магистрата и старшина гильдии, назвал Сорренто свою маленькую виллу у подножия Карльсберга, в сосновом лесу? Он постоянно покупал у Берклингера его картины и в конце концов пригласил его вместе с дочерью совсем поселиться у себя в этом Сорренто. Они прожили там гораздо более года, и если бы вы дали себе труд взобраться на Карльсберг, то могли бы видеть оттуда, как фрейлейн Фелицитата гуляет в саду, одетая в свой живописный древненемецкий костюм, точь-в-точь, как на картинах своего отца. Так что вам совершенно незачем было ездить я в Италию. Вскоре потом старик… Но это печальная история.
— Рассказывайте, — глухо проговорил Траугот.
— Ну да, — продолжал маклер. — Примерно в это время вернулся из Англии молодой Брандштеттер, сын старика, и, увидев Фелицитату, влюбился в нее по уши. Раз, встретив ее в саду, он упал перед ней на колени, как это делается в романах, и дал клятву на ней жениться, чтобы освободить ее от тиранского рабства, в котором держал ее отец. А старик стоял между тем за деревьями, так что молодые люди не могли его видеть, и, в ту самую минуту, как Фелицитата готова была сказать «я ваша» — вдруг упал с глухим криком навзничь и умер на месте. И как же он был в эту минуту страшен! Весь бледный и синий; у него, видите, лопнула какая-то жила. Фрейлейн Фелицитата не могла, конечно, после этого видеть молодого Брандштеттера и вышла замуж за надворного и уголовного советника Матезиуса из Мариенвердера, так что вы, если желаете, можете посетить по старой дружбе госпожу советницу у нее в доме. Съездить в Мариенвердер, во всяком случае, не так далеко, как в Сорренто. Она прелюбезная особа, живет хорошо и имеет уже нескольких детей.
Пораженный ушел от него Траугот. Такого исхода он не мог даже представить себе.
— Нет, это не она! — воскликнул он, наконец. — Это не Фелицитата! Это не тот небесный образ, который жил в моем сердце, наполняя его божественным вдохновением! Образ, ради которого я поехал в Италию, постоянно видя его перед собой, как лучшую надежду, как сияющую путеводную звезду! Фелицитата — советница Матезиус, да еще уголовная! Ха, ха ха! Советница! — и он хохотал, хохотал как сумасшедший и все бежал вперед, пока не вышел за городские ворота и не взобрался на Карльсберг.
Оттуда увидел он Сорренто и горькие слезы брызнули у него из глаз.