Rimbaud! Pax tecum sit, Dominus sit tecum[235]!
Он тихо ушел в мир иной.
Ему было немногим более тридцати семи лет.
Книга записей марсельской больницы гласит:
«Рембо, Жан-Николя, коммерсант, родом из Шарлевиля, проездом в Марселе, скончался 10 ноября 1891 года, в десять часов утра.
Диагноз: распространенная карцинома».
Свидетельство о смерти выписано 11 ноября на основании заявления двух врачей и подписано Эрнестом Марнери, помощником мэра Марселя.
Тело было перенесено в больничную церковь, о чем имеется соответствующая запись в церковной книге:
«№ 854 — года тысяча восемьсот девяносто первого, ноября одиннадцатого числа в эту церковь было перенесено тело Рембо, Жана-Николя, холостяка, скончавшегося в клинике в возрасте тридцати семи лет, сына покойного Жана Фредерика Рембо и Мари Рембо, урожденной Кюиф, и предано земле по христианскому обычаю[236].
Подпись: А. Шолье».
В этот же день пришло разрешение на перевоз тела в Шарлевиль.
В пустой церкви горели свечи, и у простого гроба молились несколько монахинь. Изабель — подавленная, удрученная, одна-одинешенька в своем невыносимом горе — молилась вместе с ними.
Скончался еще один больной. Для отчетности похоронного бюро один из городских чиновников составил смету расходов, которые должны были возместить «наследники Рембо, Жана, 37 лет, скончавшегося вчера в клинике Непорочного Зачатия»:
Похоронные услуги шестого класса;
Дубовый гроб, обитый свинцом: 212,60 франка.
Медная табличка, креп и т. д.
Итого: 458 франков 11 сантимов.
«Коммерсант» Жан Рембо покинул больницу 12 ноября 1891 года. Поэт Артюр Рембо вернулся туда 57 лет спустя, когда во дворе больницы была открыта мемориальная доска:
ЗДЕСЬ
10 НОЯБРЯ 1891 ГОДА,
ВОЗВРАЩАЯСЬ ДОМОЙ ИЗ АДЕНА,
ЗАВЕРШИЛ
СВОЙ ЗЕМНОЙ ПУТЬ
ПОЭТ
ЖАН АРТЮР РЕМБО6
Больше ничего не сохранилось. Комната в Офицерской палате, где был установлен гроб с телом покойного для прощания с ним, была разрушена, на ее месте располагается клиническая лаборатория Ремюза.
Итак, 13 или 14 ноября Рембо вернулся в родные Арденны.
Мать, которую известили телеграммой, незамедлительно отдала распоряжение привести в порядок могилу, то есть освободить место в семейном склепе между ее отцом и дочерью Витали. Рабочие укрепили цементом новый отсек. «Когда каменщики закончили работу, — рассказывает Луи Пьеркен, — она сама спустилась в склеп, чтобы убедиться, что все выполнено так, как она заказывала и что работа «проделана хорошо».
Рабочие наблюдали за этой сценой с открытыми ртами»7.
Достоверно известно, что Рембо завещал похоронить себя не в Шарлевиле, а в Хараре или Адене. Об этом упоминает Изабель: «Он бы предпочел быть похороненным там, в Адене, потому что кладбище расположено на берегу моря, недалеко от здания, в котором помещалась его компания. И я бы непременно перевезла его гроб туда, если бы он того потребовал. Артюр отказался от этого только потому, что понял, с какими препятствиями мне придется столкнуться»8.
Своеволие г-жи Рембо продолжало тиранить Артюра и после смерти. И все-таки Изабель исполнила последнюю волю брата. «В особенности, — написала она матери в письме от 3 октября 1891 года, — он просил меня не покидать его до момента его смерти и проследить за выполнением последней воли, особенно что касается его захоронения».
«Разрешение на ввоз тела», полученное в комиссариате полиции Шарлевиля, датировано четырнадцатым ноября. В этот день, около 9 часов утра, как рассказывает Луи Пьеркен, г-жа Рембо и Изабель были у отца Жиле, епископа Шарлевиля, и заказали ему на десять часов службу «по высшему разряду».
Отец Жиле, — продолжает наш рассказчик, — на это заметил, что одного часа слишком мало, что подобные церемонии не совершают на скорую руку, и добавил, что он был преподавателем Закона божия у Артюра и сохранил о нем наилучшие воспоминания, а потому был бы очень рад, если бы можно было пригласить на похороны кого-нибудь из прежних друзей Артюра и товарищей по учебе. Тоном, не допускавшим возражений, г-жа Рембо ответила, что «это не нужно, не извольте беспокоиться». Погребение состоялось в 10 часов утра того же дня, похоронная процессия была организована «по высшему разряду», но гроб сопровождали всего два человека: г-жа Рембо и Изабель.
Смета похоронных расходов, хранящаяся в Музее Рембо, действительно сообщает о присутствии пяти певчих, двадцати девочек-сирот, которые несли свечи, и хора из восьми мальчиков. За все было уплачено 528 франков 15 сантимов. Можно представить себе, в какой суматохе и спешке были собраны все эти люди. Сестра Эрнеста Мило, г-жа Летранж, рассказывала Вайану, что органист, ее муж, играл Dies irae. Церемония была назначена на половину одиннадцатого, а предупредили их об этом в девять утра. «Люди еде-еле успели одеться, — замечает он. — Мы спрашивали себя, кто же мог так рано уйти из жизни в семье г-жи Рембо?»
Точно так же, видя, что за пышным катафалком, продвигавшимся к кладбищу по Фландрской улице, почти никто не идет, прохожие гадали, чья же кончина могла быть обставлена так значительно и одновременно так скромно. Газеты не сообщили ничего ни в этот день, ни на следующий.
Священник произнес над могилой последние слова, и обе женщины, не сказав ни слова, развернулись и пошли домой. Изабель оплакивала брата, которого так любила; она оплакивала и себя саму — ее жизнь потеряла смысл. Г-жа Рембо плакала меньше, но и у нее болело сердце. Она любила его, своего Артюра, она любила его всегда, больше всех остальных детей. Он был своенравным и взбалмошным, но в конце концов его безукоризненная честность и верность данному слову, уважение к мнению другого и желание собственным трудом достичь достойного положения в обществе были унаследованы им именно от матери.
Много лет спустя она напишет свое прощальное слово о нем. Этот маленький текст очень показателен — он объясняет то удивление и оторопь, которую вызвало у нее известие о том, что на Вокзальной площади Шарлевиля началось сооружение памятника ее сыну. Не будучи уверенной в том, что все это не злая шутка, она отказалась присутствовать на церемонии открытия памятника в июле 1901 года. Другой причиной, по-видимому, было то, что на этой церемонии, возглавляемой мэром Шарлевиля, щеголял как на балу Фредерик, с которым она была в ссоре. Вот этот небольшой отрывок из ее письма к Изабель от 1 июня 1900 года:
Я выполнила свой долг. Мой бедный Артюр, который никогда ничего у меня не просил и который своим собственным трудом, блестящими способностями и примерным поведением нажил себе состояние, никогда никого не обманывал. Скорее наоборот, из-за своей честности он часто проигрывал в деньгах, и многие по сию пору должны ему — мой милый мальчик был щедрым, это уж известно всякому.
Он покоится недалеко от кладбищенских ворот под обыкновенной каменной плитой. Мать присоединилась к нему в 1907 году («Пусть мой гроб будет стоять по левую руку от моего бедного Артюра и по правую от моего милого отца и дочери Витали», — завещала она.), а Изабель — в 1922-м.
С тех пор к могиле, к двум одинаковым, как братья-близнецы, плитам, на которых выбиты имена Артюра и его родственников, идут люди, приехавшие издалека, и несут цветы…
Рядом высится огромный тис, и ветер, колышущий его ветви, рассказывает поэту о своих скитаниях.
Изабель обещала Артюру выплатить по завещанию 750 талеров его слуге Джами, испросив необходимую сумму у Сезара Тиана, с которым у него были счеты. Она знала, что Джами перешел на службу к г-ну Фельтеру, агенту аденского торгового дома «Бинснфсльд и К0», о котором Изабель пишет, что это был «молодой человек 22–23 лет, совершенно неграмотный и с трудом понимающий по-французски отдельные слова». Она неоднократно писала и Сезару Тиану, и во французское представительство в Адене, и его высокопреосвященству г-ну Торен-Каню, требуя выслать ей подтверждение, что деньги получены адресатом. В ответ ей пришло письмо от раса Маконнена; оно разочаровало Изабель:
236
Фраза «предано земле по христианскому обычаю» имеется в каждой записи, так как напечатана в книге заранее. —