Появление Вария на Рейне тоже не сулило Анпилу ничего хорошего, потому как префект в тот же час предупредил легата, что император по-прежнему не желает его видеть, тем паче, командование легионами берет на себя, а ему, старому сослуживцу по конной гвардии, лишь следует выстроить войска к назначенному часу, и как только божественный властелин выйдет из шатра, в тот же миг покинуть эти места и отбыть в британскую провинцию.
Император готовил поход на правый берег Рейна, чтоб наконец-то выйти к недоступному Варяжскому морю, где, по его сведениям, жили многочисленные дикие племена физически сильных и выносливых варваров, пригодных для рабского труда, и потому за легионами Вария шел из Середины Земли отряд маркитантов. Кроме того, божественный властелин Ромеи тешил надежду захватить корабельные верфи варваров, где строят необычные парусные суда, способные выдержать любую бурю и неким чудесным образом ходить против ветра, а то и вовсе без него, не используя ни весел, ни гребцов. Прослуживший здесь почти два десятка лет, Анпил не раз видел эти стремительные, будто летящие над водой корабли с изображением Гелиоса на парусах, и по велению Вария делал несколько попыток захватить хотя бы один. Угнаться за таким судном в открытом море было невозможно, а все засады в проливах терпели неудачу, поскольку рослые и сильные варяжские мореходы отчаянно сопротивлялись, стреляя огнем из своих трубчатых баллист, и при малейшей опасности пленения безжалостно топили свои корабли или поджигали вместе с собой.
С виду деревянные, они горели настолько сильным пламенем, что на глазах плавилось и стекало в воду железо. Это наводило страх, ибо ничто не могло так гореть на открытом воздухе.
Скорее всего, император принимал их жесткость, крайнее безрассудство и презрение к жизни за дикость варваров, но опальный легат слишком хорошо знал нрав варяжских народов, населяющих берега северных морей, и оценивал их отвагу и бесстрашие по достоинству, тайно восхищаясь высшей и благородной самоотверженностью. Пленить варварский корабль Анпил старался изо всех сил, зная, что будет поощрен и, может, переведен даже в Ромею, но императору так и не досталось ни одного целого судна, а по тем обломкам, поднятым со дна морей и отправленным в Середину Земли, нельзя было понять, каким образом достигается летучесть варварских судов.
Пленные правобережные герминоны говорили, что у арварских хорсов, как и у людей, есть сердце и живая кровь.
Теперь же, помня старую обиду, легат внутренне радовался, что Варий, презревший его опыт и знания, недооценивает противника и сам поведет легионы на правый берег. И никому не дано предугадать, что может там случиться, поскольку варвары непредсказуемы, а их войска, называемые дружинами, действуют вне всяких законов ведения войн и не знают поражений.
Свита растворила перед легатом войлочную занавесь шатра и Анпил вошел с опущенной головой, уставившись себе под ноги, поскольку всегда помнил о своем тайном лишении.
– Салют тебе, мой господин! – в пол поприветствовал он императора.
Легат не видел Вария, однако почувствовал дух, исходящий от него – знакомый, неистребимый, въевшийся с младых ногтей и навечно, какими бы благовониями его ни натирали и ни окуривали – дух конского пота. Ромеи ездили верхом, плотно обхватывая ногами конские бока, поскольку не знали седла и стремян, отчего на внутренних сторонах бедер и на седалище образовывалась толстая и всегда трещиноватая мозоль, а кости выгибались в наружную сторону, так что всадника можно было всегда узнать по неуклюжей и нелепой походке, будто между его ног волочется бревно. Лишь в последнее время, много воюя с северными варварами, они стали брать седлами дань с покоренных и научились ездить со стременами, да и то сию роскошь мог позволить себе не каждый.
Вероятно, император теперь скакал в седле, если приходилось садиться на лошадь, однако его кривоногого кавалерийского шага уже ничто не могло изменить.
Варий минуту взирал на своего старого сослуживца, но не испытание было в его взгляде, а некая растерянность.
– Подними голову, Анпил, – вымолвил он наконец. – Я позвал тебя, чтобы ты посмотрел на этих людей.
Легат без всякого усилия оторвал взгляд от пола и прежде увидел изрядно постаревшего Вария. Ему было уже сорок пять лет – можно сказать, возраст глубокого старца, однако выглядел он бодрым и подвижным, и еще блестел его тяжеловатый, пристальный взор.