В северной столице Жукова осознала себя, поверила в свое назначение, стала писательницей. Здесь увидели свет ее повести, тут появились доброжелательные рецензенты, авторитетные читательские признания, отсюда пошла ее известность по России… Но столицы и требуют от творческих людей многого, иногда слишком большой дани. Хрупкий с детства организм молодой женщины не выдержал творческого напряжения, промозглых зим, холодных дождей осени и затяжных весенних туманов — она часто простывала, и наконец у нее развилась «модная» тогда чахотка, кажется, навсегда прижившаяся в Петербурге.
В летние месяцы Мария Семеновна уезжала к родителям в Саратов, пила кумыс, оживала, тешила себя надеждами, но коварная болезнь назойливо и неизменно напоминала о себе в сырые месяцы года.
В 1838 году писательница уехала на юг Франции, но вскоре вернулась: в Петербурге выходила ее книга и вдруг издателю потребовался автор. В 1840 году Жукова опять уезжает за границу, теперь ее сопровождает в ту же Францию Филипп Берже.
Два художника, да в придачу еще и писатель…
Мария Семеновна поприжала в себе художника, она еще в России решила, что напишет книгу о том, что увидит и по-своему переживет. Вот почему в путешествии по югу Франции она не расставалась с записными книжками и заставила своего «чичероне» работать, «снимать виды», как говорили тогда.
Да зачем тебе это, Мари? — Филипп искренне удивлялся. Надобно, мон шер! — уклончиво отвечала она, поначалу зачем-то скрывая мечту о книге. Но потом призналась и добавила: — Твои рисунки украсят текст — так ты навеки останешься со мной, мон ами…
Явно польщенный Берже в своей широкополой художнической шляпе с пером лихо взбодрил свои густые усы и короткую бородку а-ля Ришелье, картинно раскланялся и заторопился сказать по-русски:
— Спасьибо, Маша!
Книга рождалась легко, оказалось, что она уже жила в авторе. Мария Семеновна догадалась: она давно подготовлена к работе французскими книгами из библиотеки Бутурлиной-Жуковой, своей свекрови…
«Очерки Южной Франции и Ниццы» вышли в 1844 году в издательстве книгопродавца Иванова.
Издание получилось изящным, даже роскошным. Его украшали двенадцать рисунков Филиппа Берже: «Церковь Сен-Лоренская в Дофинэ», «Часовня Св. Бруно», «Сифурский монастырь», «Церковь Св. Михаила в Пью», «Вид Ниццы», «Гарский мост», «Замок Бейкер», «Сассекажский источник»… Последнюю милую картинку с молодым крестьянином нарисовала с натуры сама Мария Семеновна. Филипп Берже так и сказал:
— Мне будет скучно одному в твоей книге…
Рисунки были отпечатаны в Париже новым в ту пору выпукло-литографическим способом…
Издание еще не вышло в свет, а Николай Алексеевич Некрасов уже поддразнил читающую публику своим добрым отзывом о рукописи в «Литературной газете»:
«Всем известно прекрасное дарование этой писательницы (Жуковой), пишущей так тепло и увлекательно, с изяществом и грациею, какую можно встретить не у многих из наших писателей. Ее повести согреты всегда чувством истинным и глубоким и составляют одно из любимейших чтений русской публики. Г-жа Жукова изготовила теперь в подарок русской публике свои путевые записки, которые, без сомнения, будут замечательным явлением в русской литературе и займут не последнее место в ряду русских путешествий».
Виссарион Белинский продолжал следить за творчеством Марии Семеновны. Год назад в «Отечественных записках» в статье «Сочинения Зенеиды Р-вой» критик категорично заявил, что повести «М. Жуковой принадлежат к замечательным явлениям последнего времени»…
Теперь, когда увидели свет «Очерки…», Мария Семеновна сочла необходимым встретиться с Белинским, с благодарностью поднести ему свою новую книгу.
Они встретились в редакции журнала. Белинский, какой-то внутренне напряженный, излишне суетливый, увлек ее в свою рабочую комнату, скорее похожую на кабинет заурядного чиновника.
Критик — сутуловатый, нескладный, долго гремел простым стулом и все вглядывался в нее своими зоркими глазами. Они были у него сероголубые, большие, красивые и даже, как показалось ей, искристые. Виссарион Григорьевич наконец утвердился за своим рабочим столом и тотчас обрел спокойную уверенность. Извинился за свою молчаливую неловкость и запросто сказал:
— Так вот вы какая…
Они посмотрели друг на друга и молча поняли, что оба больны чахоткой: их выдавали лица с тем землистым цветом, той худобой, с той затаенной болью в глазах, которую могут уловить друг у друга только давно больные, обреченные люди.
55
Филипп Берже в 1831 году назван в документах «вольным общником» Академии художеств. Автор двух портретов поэта К. Н. Батюшкова, поэта Е. А. Баратынского и портрета Марии Семеновны Жуковой (около 1835 года).