Он часто ходил на охоту и рыбалку. Рядом всегда сверстник Иван из крепостных. Дворовый отличался красотой, сметливостью, Василий почти не отпускал его от себя.
Случалось бывать с отцом в Арзамасе, и Василий всякий раз ловил себя на том, что его тянет на Троицкую площадь, оказывается, он с завистью смотрит на красивый дом с итальянскими окнами. Встречал в городе учеников Ступина. Они сговорчиво призабыли случившееся и откровенно звали в школу, жалели, что он ушел от них — хужей бы не было…
…Однажды под впечатлением великопостной службы в церкви Перов задумал написать «Снятие с Креста Иисуса». Иван охотно натянул холст на подрамник, загрунтовал его, натер красок. Василий был уверен, что с рисунком справится, но писать обнаженное тело…
Пришло скорое решение:
— Будешь ты, Иван, мне натурщиком. С тебя писать стану.
Вдвоем парни сколотили большой крест, ввинтили в местах, где должны были находиться руки и ноги, железные кольца. Крест поставили в темном углу гостиной. Раздетый Иван поднялся на полочку для ног, продел руки в кольца и обвис. А Василий ухватился за карандаш.
Долго в железных завертях Иван не провисел, сменили их на веревки, и все-таки пока объявился на холсте рисунок парень намучился довольно… Полтора месяца писал Перов «Распятие». Полотно явилось как бы отчетом перед отцом и матерью, а главное — проверкой своих сил. Очень хотелось думать, что картина получилась, отец, вроде, искренно похвалил, а он ведь знаток…
Василий решил отдать «Распятие» в Коваксинскую церковь. Стояла весенняя распутица, теплый ветер рушил последние снега, в оврагах снежные заносы набухали мокрой синевой.
Священник одобрил полотно, но прихожане не согласились с пастырем. В крестьянах все еще крепко держался дух старообрядства, и они тотчас усмотрели в картине несогласия и в положении рук, да и тело Спасителя было слишком плотским — духовности мало!
Мужики попросили переписать образ, но Василий отказался. Возвращался домой он удрученным, как-то не заметил в овраге поджидавшую его опасность. Шагнул вроде бы на дорогу, но она стала проваливаться, крошиться под ногами — он едва выбрался из оврага, едва не утонул в ледяной воде.
Спасла русская баня, да «свои пособия» Акулины Ивановны. А ведь послушался Василий советов мужицких, поправил руки, приглушил «живство» и светлые места в фигуре Христа — правильно, по Евангелию-то темнота на землю пала после смерти Спасителя… На этот раз юный художник понес свое полотно в село Никольское. Здесь священник и прихожане тотчас согласились принять дар, картина стала запрестольным образом.
Случилось опять Криденеру быть по делам в Арзамасе, и не преминул он заглянуть в дом к Ступину. Старому художнику исполнилось уже 76 лет. Лучшие времена Арзамасской школы рисования и живописи прошли, но сам академик еще держался бодро, он сознавал, что прожил долгие годы недаром. Более ста сорока художников вышло из его школы. Двенадцать питомцев удостоились от академии серебряных медалей. Около шестидесяти стали преподавателями в различных учебных заведениях, трое завели свои школы в Пензе, Нижнем Ломове и Козлове…
— Э-э-э… Почесть года два уж не виделись, герр барон! — искренне радовался Ступин.
В гостиной за кофе Григорий Карлович не без гордости рассказал о домашних занятиях старшего сына. Старики не стали вспоминать о причине ухода юного Перова из школы — деликатно пощадили один другого, да и вправду — зачем уж было ворошить, прошлое. Александр Васильевич искренне порадовался:
— Значит, приохотил я Васиньку к живописи. Я же сказывал: талант! Да-а, у него задумчивая душа, душа художника. Григорий Карлович, учить далее сына надобно. Везите вы его в Петербург, в Москву ли. Ему теперь академическая выучка очень и очень нужна!
В том же 1852 году Василий Перов, записанный в Арзамасское мещанство как воспитанник барона Криденера, был отвезен в Москву для поступления в училище живописи и ваяния. Там после просмотра его рисунков юноше объявили, что он непременно займет место в училище. Но заниматься в нем Василий стал только с осени 1853 года.
В училище Василий учился долго — семь лет, до 1861 года. И все это время он числился арзамасцем. В архиве Воскресенского собора в исповедальной книге представлен состав семьи барона Криденера:
«1854 год. Григорий Карлов Криденер — 80 лет. Жена его Акулина Ивановна — 37 лет. Дети: Василий — 19 лет, Мария — 17 лет, Григорий — 16 лет, Николай — 10 лет, Леонид — 5 лет, Анатолий — 1 год».
Тот же состав семейства в 1856 и 1857 годах с тем только добавлением, что «за нерадивостью и отлучками у святого причастия не были дети же по три года, Василий за отсутствием — четыре года».