Рядом, у аптеки Москвина на углу улицы Новой, стояла развернутым фронтом полусотня казаков, которые по приказу не вмешивались в происходящее. Оно и понятно: только взмахни нагайкой, как завтра же на всю страну поднимутся газетные вопли: эти верные сатрапы царизма…
Безучастно наблюдали за происходящим и чины арзамасской полиции во главе с исправником Софоновым.
— Служивые, вы что же не прекратите!.. — разноголосо кричали из толпы благонамеренные обыватели.
— Так ведь объявлена свобода волеизъявлений… Народная демократия в действии! — мрачно шутил Софонов, зная, что он-то и окажется главным виновником этого дня, на него навешают всех собак, на нем и отыграются те же леваки. — Мы, граждане, люди в шинелях, не приказано мешать проявлению народных устремлений. Молите Бога, что дело кончится несколькими пощечинами, а то ведь может дойти и до того, что в городе не останется ни одного «пиджака»…[71]
А страсти на площади разгорелись не на шутку.
Тут-то в скором порыве и появился на Соборной Владимирский.
С крестом в руках смело вошел он в бурлящую толпу, и голос его, полный напряжения и боли, услышали все:
— Откуда у вас такое зло, а, братья?! Да побойтесь вы Бога!
Те, кто подняли кулаки на «смутьянов»,[72]неохотно, но мало-помалу начали отходить — их успокоил крест.
В эти короткие минуты отхода «черносотенцев» и услышал батюшка такое горькое, разом доставшее до сердца.
Ехидный голос откуда-то справа вопрошал:
— Ты, кутейник, спроси-ка у своего сыночка Мишеньки, у дочек своих спроси: откуда оно зло на нас кидается?!
И Федор Иванович замер в себе от убойного укора. Сник, смолчал — толпа медленно расступилась перед священником.
С этого дня он и стал страдающим отцом. И не хотелось — так не хотелось, но признался себе, что он несчастлив в детях. И в этом его, его первая вина.
В России свирепствовал политический террор.
Ну, как ему не свирепствовать, если даже в тишайшем Арзамасе за осень 1905 года торговцы скобяным товаром Вербовский и Вандышев продали желающим до пятидесяти револьверов, немалое число патронов к ним, а еще и до двадцати кинжалов, финских ножей. Так просто было: заходи в лавку, плати — вооружайся и, копя злобу, присматривайся в кого бы пальнуть из-за угла. Мало того, левые создали в городе боевую дружину из 30 человек и, естественно, обучались стрельбе — после сгодилось!
Росло и росло число жертв террора.
«С февраля 1905 года по май 1906 года совершено пятнадцать покушений на губернаторов и градоначальников, 267 — на строевых офицеров, двенадцать — на священников, двадцать девять — на торговцев. Среди жертв террора — дети».
Первая Государственная Дума, а выборы в нее проходили в марте 1906 года, распущена царским манифестом 8 июля ввиду неконструктивной ее работы, резкого противостояния правительству. Левые и другие с ними, не имея законного права обращаться к населению напрямую, в пропагандистских, провокационных целях открыто пообещали изъятие частновладельческих земель, чем и вызвали волну террора в деревне. За 1905–1906 годы сожжено и разграблено около двух тысяч усадеб.
Почти двести членов распущенной Думы обнародовали воззвание: «Не платить податей»., «Не отдавать сыновей в солдаты». И это породило всплеск новых спровоцированных беспорядков. Произошли даже военные бунты на флоте, попытки всеобщей забастовки в Москве.
После роспуска первой Думы премьером правительства в России стал мужественный, энергичный П. А. Столыпин, прежде занимавший пост министра внутренних дел.
12 августа террористы взорвали дачу Столыпина под Петербургом. Ранены дети премьера, погибло тридцать человек и столько же ранено. Терпению властей пришел конец, и 25 августа для борьбы с террором опубликован закон о военно-полевых судах, который действовал до весны 1907 года. За время это казнили по приговорам всего 683 человека. Вместе с тем была опубликована программа реформ, издан ряд указов, которые заметно улучшили положение крестьян, давали свободу старообрядческим общинам, ограничивали рабочий день на предприятиях, ввели день отдыха торговым служащим.
Левая и другая открытая печать — а после манифеста 1905 года выходили газеты и другие издания самых различных партий и направлений, пугала россиян военно-полевыми судами, «столыпинскими галстуками», ругательными ярлыками: «черносотенец», «погромщик»,
71
Имеется в виду «пиджачная» интеллигенция, в данном случае те, кто рьяно поддерживал социалистов.
72
«Смутьянов» была, конечно, горстка по сравнению с населением города. Кто-то из «большинства» находился в подпитии — день-то объявили праздничным и потому ошибка явилась неизбежной, тем более что и «леваки» собрались не из пугливых. В советское время историк С. Шилов писал, что от побоев «погромщиков» умерли демонстранты-интеллигенты «пиджачные»: ветеринарный врач Дилекторский и служащий Сазонов. Позже краеведы добавили к числу жертв учительницу Шаронову. Ссылок на врачебные документы при этом нет. Организаторы этой второй, явно провокационной, демонстрации, конечно, отсиделись в укромных местах…