Мама
Пожалуйста, верни мне блузку с люрексом и шарф.
Дочка
Вот твоя блузка, разве ты ее не видишь? Давай, супчику поедим, пока не остыл.
Мама
Врешь и воруешь, хулиганка! В прошлом году ты украла у меня семь кухонных полотенец! Я это заметила, но промолчала. А потом у меня пропали папины рекомендации. Это ты украла.
Дочка
Да, мама, ешь.
Мама
Как тебе не стыдно! Я составила список пропавших вещей. У меня есть доказательство, что я не сенильная. Подай мне ту синюю папку. В ней список.
Дочка
Вот твоя папка, ну, давай, сначала поешь.
Мама
Отстань от меня, чудовище. Дай, я прочту.
Дочка
Читай, мама.
Мама
Номер один, бежевая шелковая комбинация. Номер два, черная кружевная блузка из Парижа. Номер три, у меня было пятьдесят пар чулок, пропали все темно-синие. Номер пять, свои платья и блузки я видела…
Дочка
А почему ничего нет под номером четыре?
Мама
Не перебивай. Я видела на твоей подруге Бисе.
Дочка
Мама, Биса умерла после бомбежки телевидения. Это было пятнадцать лет назад.
Мама
Пропало восемь парижских кухонных полотенец. Ты сломала мою микроволновку и тостер. Номер девять, джинсы, номер десять, черное пальто, ты его вернула, но со скрипом. Я должна была тебя просить. Двенадцать, позолоченная рама со стеклом и скатерть на двенадцать персон, семидесятилетней давности.
Дочка
Мама, сейчас мне надо тебя переодеть. Встань.
Мама
Это я тебе перечисляю, чтобы ты знала, как я помню все! Ссориться с тобой надо было, а не молчать. Знаю, что многие вещи ты вернуть не можешь, кто знает, кому ты их отдала. Но часы и кольцо верни, это все, что у меня осталось от папы.
Дочка
Господи!
Когда около девяти утра в четверг, 20 января 1862 года, брат Эмили Дикинсон Уильям вернулся из Вашингтона, он вместе со своей женой Сюзанной и младшей сестрой Лавинией вошел в спальню, где были зашторены окна, и сказал: «Мы отсюда не выйдем, пока ты, дорогая сестра, не встанешь с постели». На что Эмили Дикинсон послушно приподнялась и села. Брат и сестра вышли, оставив невестку, чтобы та помогла ей одеться.
— Пришло время оставить математическую логику, к какой бы поэзии она ни была в состоянии тебя привести, — обратилась к ней кротким тоном невестка, пока подавала Эмили детали дневного туалета. И добавила:
— Ни одна идея об управлении действительностью никогда не приносила ничего хорошего.
— Мне следовало бы предвидеть, что я направляюсь к пропасти, — пробормотала поэтесса.
— Но риск был неодолим, — утешала ее невестка, — я это понимаю, и сопротивляться ему мог бы только кто-то намного более опытный, чем ты, и с более развитыми социальными умениями, чем у тебя когда-либо будут.
Когда начало смеркаться, Эмили Дикинсон занесла в дневник впечатления того дня, из этих записей сохранилось всего несколько фраз. Там было написано: «Если бы человек был способен соотнести свои возможности с требованиями реальности, по свету бы кружило много счастья. А так, все тщета и духовная мука. Любить нелегко, но все равно, стоит попытаться, хотя бы и свидетелем собственного падения». И еще на полях страницы было записано совсем мелко: «Встану, как только смогу».
Мама
Что ты делаешь, котенок?
Дочка
Мама, какая ты молодец, смотри, как хорошо ходишь!
Мама
Что ты делаешь?
Дочка
Пишу, мама.
Мама
Золотко мое. Только, знаешь, я не хочу в дом престарелых.
Дочка
Я тебе сто раз говорила, ни о каком доме престарелых и речи не идет. Поэтому я плачу всем этим женщинам, которые с тобой сидят, пока я на работе. А ты вдруг про дом!
Мама
Зачем нам все эти женщины? Я всех уволю. Мне никто не нужен.
Дочка
Хорошо, мама, ты есть хочешь?
Мама
Что ты мне даешь эту гадость? Знаешь ведь, что я не люблю куриные грудки. Хочу говяжью котлету. (Зажигает сигарету.)
Дочка
Что это ты делаешь?
Мама
Курю.
Дочка
Мама, ты никогда не курила, что на тебя нашло?
Мама
А сейчас мне нужна сигарета.
Дочка
Кардиолог должна прийти с минуты на минуту. Десяти часов не прошло, как у тебя случился девятый микроинсульт. Ты не могла ходить. Пожалуйста, отдай мне сигарету.
Мама
Не отдам.
Дочка
Что доктору скажем, когда она сейчас войдёт?
Мама
Я скажу, что ты курила.
«Я держала свою надежду за горло и, наверное, целую вечность не позволяла ей меня оставить», — казалось, что поэтесса обращается к кусту, рядом с которым сидела. «В любом случае, — продолжила она бормотать, — это длилось слишком долго и несоразмерно положению дел. Я должна была видеть, мне предлагалось множество доказательств, но я стояла на своем. Я не хотела оставлять надежду, хотя очень скоро она стала безосновательной. Я предлагала свое сердце на ладони, как неуместный дар. К сожалению, это было лишним, и только молчание возвращалось ко мне. Но все равно, я любила больше, чем обещал завтрашний день.