Дверь в кладовку, куда можно было попасть из единственной комнаты, была снята вместе с петлями. Внутри был уборочный инвентарь: швабры, веники, круглые и квадратные ведра. На полу лежала груда ветоши, которая на моих глазах вдруг внезапно заворошилась, и наружу полезло что-то темное. Я уже приготовился к очередному кошмару, но выбравшееся на свет существо оказалось живым черным котом.
— Уголек, — представил кота Точкин.
Полуприсядью кот сделал несколько робких шагов по паласу и при этом не отводил от меня взора.
— А это Ворон, — сказал хозяин и легонько ткнул пальцем в предмет на верху «стенки», который я до сих пор принимал за меховую шапку. Чтобы дотянуться до него, Точкину пришлось встать на цыпочки. Разбуженный кот одарил сначала хозяина, потом меня недовольным взглядом желто-зеленых глаз.
Выяснилось, что Ворон с Угольком не родственники, а «как бы друзья». Первого еще котенком Точкин подобрал на работе, то есть в подъезде. Накормил, попоил молоком и устроил у себя дома. Место на шкафу он облюбовал сразу и вниз спускался только в туалет или перекусить. Нрава Ворон был не слишком доброго, и Точкин предупредил, чтоб я не вздумал ни в коем случае пытаться его погладить.
Уголек, такой же черной масти, появился в квартире уже взрослым. Где-то у себя в гаражах его в полумертвом состоянии подобрал Любимов и принес на выхаживание к Точкину.
Точкин получал пенсию по инвалидности и мыл подъезды в нашей и в двух соседних пятиэтажках. Он был первым соседом, с которым мы познакомились, когда переезжали. Бабушка, сколько я помню, стояла в очереди на квартиру по социальной программе, наконец нам дали ее, и прошлым летом мы смогли выехать из малосемейной общаги, где я провел бо́льшую часть жизни.
Когда с первой партией вещей мы вошли в подъезд, он как раз отдыхал между первым и вторым этажом, сидя на ступенях рядом с ведром с грязной водой. Увидев нас, сосед поднялся и объявил: «Разрешите представиться, лейтенант Точкин». С широкой улыбкой на лице он пожал мне руку, легонько поклонился бабушке и помог перетаскать кутюли в квартиру. Что его зовут Николай, мы узнали позже — от соседей.
Несмотря на следы от сильных ожогов по всему лицу, вряд ли кто назвал бы внешность лейтенанта отталкивающей. На месте бровей у него были два шрама, но ясные глаза под ними светились добротой.
Бабушка перевела взгляд с парадной офицерской фуражки на швабру, которую наш новый сосед сжимал в руках наподобие винтовки, и не сразу свела концы с концами. Уже потом она пригласила его зайти и терпеливо выслушала рассказ о недавнем явлении Богоматери в часовне Георгия Победоносца при 76-й гвардейской десантно-штурмовой Псковской дивизии и даже умудрилась что-то поддакнуть, но, когда за помощником закрылась дверь, вынесла шепотом беспощадный диагноз: «Дурачок».
То, что первым встреченным нами человеком в новом доме оказался такой божевольный Точкин, она расценила как добрый знак, но всякий раз, когда при встрече в подъезде он ненавязчиво приглашал нас выпить чаю, у нее был уже готов повод для отказа.
— Мята?
Николай принес с кухни чайник, от которого шел душистый аромат.
— А еще ромашка, и душица, и почка сосновая, — перечислил хозяин.
На вкус питье оказалось горьким, хоть я насы́пал две ложки сахара с лишком. Доложил еще одну, но горечь только усилилась. Я решил заесть горечь повидлом, но, когда поднес ложку ко рту, в нос шибануло фруктовой гнилью. Хозяин заметил выражение на моем лице.
— Невкусно?
Я сказал про нарушение аппетита на нервной почве, и тут Точкин вспомнил, с чего начался наш разговор.
На его вопрос я ответил, что в эротических кошмарах мне являются, как и следовало того ожидать, женщины: пожилые — все, кроме одной или, возможно, двух — и обгорелые — по всем признакам, жертвы пожара. Несмотря на состояние, несовместимое с жизнью, они ведут себя как живые. Вроде братской могилы на выгуле, сказал я, а точнее сестринской. Сколько их точно, я не считал, но, когда Точкин спросил об этом, то прикинул, что никак не меньше десяти, а может, и больше.
— Они что-то говорят вам?
— Иногда. Но я толком не могу разобрать, что. Язык не наш: старославянский или древнерусский.