Мне это было не по силам. Я была настолько недоверчивой и уязвимой, что написала в своем дневнике: «Пусть тебе – не понятно почему – раньше не приходило это в голову, помни: ты тоже можешь просить других о чем-то. Ты можешь просить их пойти на компромисс. Не всегда именно ты должна уступать».
Я должна была сказать «нет», но боялась потерять его. Так что я сделала ошибку и сказала «да».
Перед тем как отправиться на юг, Генри решил провести лето в Нью-Йорке, чтобы якобы посещать языковые курсы, но на самом деле быть со мной. Мы договорились жить вместе, ни разу не встретившись до этого.
Месяцы, которые нам предстояло провести вместе, уже казались болезненно короткими по сравнению с тем, что нам предстояло. Быть вместе и не тратить время на дорогу было нашим самым сильным желанием.
Это лето было болезненным, и по многим причинам у нас ничего не вышло. Не из-за секса – точнее, не совсем из-за него. Наши странные отношения были не безоблачными, но мы считали друг друга привлекательными, и мне нравилось заниматься сексом с Генри. Это было интимно, как будто я переживала то, что было недоступно другим. Я получила то, что мне всегда хотелось испытать: не сексуальное удовольствие, а острые ощущения от чего-то особенного.
Сам по себе секс не создавал проблем, их создавал мой страх перед определенным аспектом сексуальности. Хотя в те месяцы мы были моногамными, перспектива пяти лет открытых отношений пугала меня, и мне было трудно принять, что Генри хотел заниматься сексом с другими. Так как я была убеждена, что Генри тут же влюбится, как только переспит с кем-то еще, любое упоминание о сексуальном влечении – его или кого бы то ни было – вызывало мучительные проекции отказа.
Вскоре страх перед неопределенным будущим затмил ощущение безопасности в настоящем. Я хотела быть сильной и при этом убежать от Генри, и этот токсичный коктейль разрушил наши отношения. Снова и снова я чувствовала, как эмоции выходят из-под контроля, но не находила в себе сил, чтобы остановиться. Моя паника проявлялась в постоянных попытках расстаться, поскольку я очень боялась, что меня бросят. Во время непрерывных боев я отмахивалась и приводила в качестве причин моего недовольства любые проблемы, но никогда прямо не произносила слова «страх» или «неуверенность». Я не могла ни сказать, что боюсь, ни признать, насколько меня это волнует.
Однажды, возвращаясь с работы домой, я шла мимо цветочного магазина и купила для Генри красные гвоздики. Когда я пришла домой, и он спросил меня, откуда цветы, меня испугала перспектива признаться в добром спонтанном жесте. Я сказала, что взяла цветы у коллеги на работе, подумав, что они будут красиво смотреться на обеденном столе.
В конце концов Генри надоел наш роман, и осенью он вполне ожидаемо расстался со мной. Несмотря на разрыв, я продолжала думать о наших бесконечных разговорах об открытых отношениях: Генри говорил, что мужчины всегда будут изменять, потому что это естественно, что цепляться за моногамию старомодно, и что я могла бы принять это, если бы изо всех сил постаралась.
Утверждения Генри вызвали у меня новый глубокий страх перед всем, что связано с флиртом, сексом или романтикой. Когда мой сосед по квартире смотрел старые сезоны «Скандала», где главные герои целуются в каком-то темном коридоре, я убегала к себе в комнату и закрывала дверь. Если кто-то пытался меня обнять на свидании, я немедленно отстранялась. Мне никогда не нравилось, когда меня трогают незнакомцы, но, став холодной и циничной, я ужасно этого боялась. Я очень скучала по Генри и теперь верила, что все отношения закончатся либо предательством, либо ощущением у партнера, что он попал в ловушку.
Однажды вечером, спустя почти два года после последней встречи с Генри, я обнаружила, что рассказываю своему другу Томасу о том, как плохо все закончилось. К этому моменту я уже многим рассказала о нашем неудавшемся романе, я просто зациклилась на нем. Я была убеждена, что люди не смогут понять меня, не зная о Генри, и что я не смогу понять себя, пока не отвечу на вопрос, почему мы потерпели неудачу. Ответ на него совпадал для меня с ответом на вопрос, почему я себя так вела. Томас так и не смог понять, почему я беспокоилась о том, что Генри может заинтересоваться кем-то другим и бросить меня.
– Я начинаю ревновать, – сказал Томас, добавив: – Тебе не приходило в голову, что не все поддается контролю. Сексуальное влечение к другим людям случается со всеми нами.
– Я знаю, и это меня пугает, – ответила я. – Это может случиться с каждым, и тогда кто-то всегда будет бороться с этим желанием и желанием обмануть, даже если он не обманщик. Это ужасно.