Ана Луиза громко цокнула, заметив, что я нарушила порядок, и принялась раскладывать травы на свои места. Хуана схватила кувшин с водой и обернулась ко мне.
– Вытяните руку, – рявкнула она. Я подчинилась, так как побыстрее хотела смыть кровь.
Но… теперь ее не было. Кровь исчезла.
Хуана вылила мне на руку полкувшина ледяной воды, разлив часть на юбки, и я вскрикнула. Затем она взяла брусок мыла и стала так тщательно оттирать мою руку, будто пыталась избавиться от чернил.
– Все чисто, чисто! – крикнула я, когда Хуана снова что-то на меня вылила. Рука болела и дрожала от холода. Хуана убрала кувшин. Взгляд у нее был твердый как сталь. Меня поразило, насколько сильно они с Родольфо были похожи, но я никогда не видела на его лице такого выражения.
Меня одолело желание отойти от Хуаны, но она все еще крепко держала меня за руку; обручальное кольцо впилось в палец, продавливая кожу чуть ли не до костей.
– Я доберусь до правды. Допрошу слуг. Они меня знают и подчиняются, – своим тоном она дала понять, что мне бы никто не подчинился. – Не говорите с ними об этом. Ясно?
Я кивнула и отрывисто вздохнула, как только Хуана отпустила мою руку. Я ожидала снова увидеть кровь в том месте, где кольцо впивалось в кожу.
Хуана наконец отпустила меня полностью и зашагала в сторону кладовой. Вернувшись, она принесла глиняный кувшин. Взгляд затуманился от сизого дыма: у хозяйственной печи, где готовила Ана Луиза, стояла неглубокая глиняная миска с зажженным в ней копалом.
Я оглянулась. От дома до выбеленных стен, окружающих сады, распластались густые тени. Над домом, с южной и западной стороны, нависало небо, тяжестью как будто прибитое к темноте. В сумерках раздавались негромкий собачий лай и неразборчивые голоса – наверное, из поселения. Все это звучало так недостижимо далеко, словно из какого-то сна, который заканчивался в том месте, где начинались оштукатуренные стены дома. А может, наоборот, реальность начиналась за его стенами, и это я попала в ловушку бесконечного, сбивчивого сна.
– Проходите, – бросила Хуана, приглашая меня сесть за маленький столик. Сама она откуда-то достала калебасовые[16] чаши и принялась наливать в них прозрачную жидкость из кувшина.
Ана Луиза задула огонь в печи. Богатый запах подогретых тортильяс и бобов привел меня обратно на кухню. Я села за стол, и Хуана с громким стуком поставила на него кувшин.
– A su salud[17], – сухо сказала она и, поднеся к губам чашу, сделала большой глоток.
Ана Луиза осуждающе цокнула.
– Не дождавшись ужина, донья Хуана?
Хуана не ответила. Ее лицо так и оставалось бледным, но напряженные плечи понемногу расслаблялись. Она больше не была похожей на змею, готовую вот-вот напасть на тебя. Постепенно, благодаря теплу и запахам кухни, потрясение Хуаны от увиденного в комнате рассеивалось.
То же самое кухня проделала и со мной. Это было место, недоступное мужчинам, – ни Родольфо, ни кому-либо еще. Кухня в доме тети Фернанды была для меня чем-то наподобие тюрьмы, местом, куда меня бросили за неимением лучшего. Эта же кухня стала для меня убежищем. Дым, что вился у дверей из чаш с копалом, напоминал часовых. Взглядом я проскользила по угольным отметкам, начинающимся у дверного проема и уходящим дальше в дом. Темные символы геометрической формы омрачали белую краску до самых стен, где лежала мавританская плитка. Отметки выглядели свежими, как будто появились совсем недавно.
Хуана вложила мне в руки чашу.
– Что это? – спросила я.
– Мескаль, – ответила она, наливая себе еще одну порцию. – Вместо того чтобы добывать агуамиэль для пульке, тлачикеро вырезают сердцевины агавы, потом запекают их в земляной яме, измельчают и перегоняют.
Я внимательно изучила прозрачную жидкость. Женщинам не положено было пить.
В мыслях вдруг раздался голос тети Фернанды: ты никогда не выйдешь замуж.
Что ж. Я уже вышла… За мужчину, который дал мне дом и слуг, любителей грязных проделок. Алкоголь обжег язык, и я почувствовала вкус дыма, исходящего от открытого огня.
– Допивайте, – приказала Хуана.
Я остановилась. Ее чаша снова наполнилась. Я вспомнила, как на балах в столице звенели бокалы, как сияло в свете свечей шампанское и в перерывах между танцами раздавались громкие, живые голоса танцующих. Алкоголь развязывает языки, поэтому мне стоило быть аккуратнее и следить за собой. Но что, если Хуана этого не сделает?.. Что я смогу узнать от нее, если она продолжит выпивать?