Асфоделия. Суженая смерти
Глава 1
Звонок в дверь раздался неожиданно, пусть и был ожидаем.
Долгий, настойчивый, он пиликал и пиликал без умолку, словно палец незваного визитёра намертво приклеился к кнопке.
Стиснув зубы, я пошла открывать.
Явлению соседки из квартиры этажом ниже, под моей, я не удивилась и выражение насупленного лица её ничего хорошего не сулило.
– Здравствуйте, – поздоровалась я, понимая прекрасно, о чём пойдёт речь.
– Здравствуйте, Елена, – голос соседки, негромкий, но исполненный требовательных, недовольных ноток, радовал ещё меньше.
– Алёна, – поправила я с усталым вздохом.
– Что?
– Моё полное имя Алёна, не Елена. По паспорту.
Соседка равнодушно передёрнула плечами, подчёркивая, что ей глубоко без разницы, как меня назвали родители, и скрестила руки на груди.
– Вам заменили трубу?
– Да, вчера, – подтвердила я.
– А возмещать ущерб за испорченный потолок вы собираетесь или как? У меня двое детей и деньги на меня не падают с неба…
Она говорила что-то ещё в том же духе, наполовину трагичном, наполовину обвиняющем, о нуждах родных кровиночек, вопрошала риторически, как бы я поступила в подобной ситуации, а я чувствовала лишь, как всё холодеет внутри.
Труба, будь она неладна, потекла неделю назад, днём, в моё отсутствие. Вернувшись домой и обнаружив под ванной исходящее паром озерцо, я в спешке перекрыла воду, ликвидировала лужу, вызвала сантехника и узнала, во сколько обойдётся замена. Последующие дни прошли в обществе кастрюлек для подогрева холодной воды и в мучительном размышлении, где взять деньги и кому надёжнее будет их отдать – местному ЖЭКу или частному мастеру.
Думала ли я о возможности залива соседей снизу?
Думала, конечно.
Говоря откровенно, с ужасом ждала их визита в первые дни.
Но соседка объявилась лишь через неделю, когда вопрос был почти решён, а я взлелеяла было робкую надежду, что обошлось.
Кто же знал, что у них натяжные потолки?
В первый её визит разговор о возмещении ущерба даже не вёлся, женщина заверила, что никаких соответствующих актов составляться не будет, и ограничилась напоминанием о необходимости разобраться с прохудившейся трубой в кратчайшие сроки, покуда не случилось чего-то совсем печального.
И вот в ванной комнате красовались новенькие трубы, с немалой для меня суммой я попрощалась, стараясь пореже думать, на что жить до ближайшей зарплаты да с этакой проплешиной в отложенных деньгах, что до соседки и её потолка, то они и сами о себе напомнили.
– Сколько? – перебила я.
Кто знает, может, она долго ещё будет то ли к совести моей взывать, то ли давить морально. Да и использование детей главным аргументом в спорной ситуации раздражало изрядно. Словно рожают лишь чтобы впоследствии прикрываться собственными отпрысками, будто щитом, и ими же бить по головам несогласных.
Сумма оказалась невелика.
Сравнительно.
Деньги я отдала сразу.
И замечание по поводу тона сделала.
Зря, наверное. Не полагала же я в самом деле, что дама пойдёт на попятный, сошлётся на расстроенные досадным происшествием нервы и смягчится хотя бы на пару градусов? Свой потолок, он как-то к телу ближе.
Получив неубедительные заверения, что на том мы и разойдёмся, я закрыла за удалившейся соседкой дверь, вернулась в комнату и замерла перед распахнутым окном, глядя на листву деревьев во дворе, чуть тронутую первым дыханием осени, и пёструю детскую площадку. По дороге вдоль дома напротив мельтешили люди, спешащие кто на автобусную остановку неподалёку, кто с неё. Я глубоко вдохнула прохладный вечерний воздух, поёжилась, недовольная что разговором, что собой, что ситуацией в целом.
Денег, считай, нет. Гарантий, что соседка не начнёт по каждой неприятности, приключившейся с её потолком, бегать ко мне и ссылаться на мою трубу, тоже. Ругаться с посторонними людьми и отстаивать свою точку зрения я не умею, да что там, у меня убедительно высказаться получается далеко не всегда.
И вообще, на какого среднестатистического простого человека без связей и прочих благ деньги с неба падают?
Бледное небо над крышами многоэтажек внезапно озарила яркая вспышка, вдали раскатисто загрохотал гром.
Гроза? В сентябре?
Перед глазами вновь полыхнул белый свет, на сей раз ближе, резче, ослепляя до боли в глазах. Затем наступила тьма.
* * *
– Говорят, она так рыдала, бедняжечка, так рыдала, что даже каменные сердца стражей Его императорского величества кровью обливались… и всё матушку свою звала, горемычная…
– А я слыхала, что она всякие кары небесные на голову Его императорского величества призывала, да такие, за какие иной люд прямиком на виселицу отправляют…
– Заткнись, дура!
Я приходила в сознание медленно, неохотно, словно через силу. Мысли путались, не торопясь складываться во что-то связное, и нестройный хор чужих голосов звучал фоном, этаким бормотанием телевизора, досадным, однако всё же не настолько раздражающим, чтобы поискать пульт и выключить звук.
– И то верно, голова дурная и язык что помело! Благородных франнов на виселицах не вешают, не по чести им это… им на плаху дорога, под топор али яду принять дозволяют…
– Так не из франнов же она.
– Кровь благородная, значит, из франнов.
Говорили женщины, тем недовольным, срывающимся шёпотом на повышенных тонах, что вот-вот рисковал перейти в нормальную речь средней громкости. И стояли где-то поблизости, явно не задумываясь, что могут кого-то потревожить своими бурными обсуждениями.
Хотя мне уже жаль эту несчастную, кем бы она там ни была.
– Из франнов она или нет, да только дурное это дело, ох, дурное, островитянку нечестивую на земли наши, благодатью Четырёх осенённые, везти.
– Как боги решат, так и будет. Нам ли деяния божьи судить?
– И жребий на неё пал, всё честь по чести…
Подобно сознанию, тело слушалось вяло, с трудом. Я понимала, что лежала на мягком, укрытая сверху то ли лёгким одеялом, то ли и вовсе простынёй. Под головой явно подушка, посему логика намекала ненавязчиво, что лежала я на кровати.
На широкой кровати – я шевельнула рукой, передвинула её и конечность моя, к немалому удивлению, ничего по дороге не задела, не упёрлась в стену, не свесилась с края, но осталась возлежать на перине.
Вот уж что точно не могло поместиться в мою однушку, так это двуспальная кровать. Вернее, поместилась бы, но превращать единственную комнату в будуар мне не хотелось.
И откуда взялись говорившие? На врачей скорой не похоже, да и кто её вызвал бы? Живу я одна и случилось что, хватились бы не сразу.
– Глядите-ка, просыпается, кажись, – прокомментировал кто-то, и голоса смолкли разом.
Послышались осторожные шаги, шорох одежды и я ощутила, как на меня смотрят. Все.
Пристально. Выжидающе. И с явной опаской.
Глаза я открыла. Поморщилась, чувствуя, как бьёт по ним свет, оказавшийся с непривычки слишком ярким. Подняла тяжёлую руку, пытаясь заслониться. И отметила странность.
Какую именно?
Не знаю.
Она, странность, просто была, и всё. Тревожащая смутно, но неясная.
Фигуры, кажущиеся на фоне слепящего этого света тёмными силуэтами расплывчатых очертаний, обступили кровать, загомонили наперебой, о чём-то спрашивая, что-то предлагая. Я попробовала передвинуться, приподняться повыше, удивляясь, до какой степени тело моё стало непослушным, слабым, будто после долгой болезни.
Или длительной попойки.
Днём я не пила ничего крепче кофе, ела то же, что и обычно, и хозяйка натяжных потолков не приносила мне пирожков со слабительным и ещё какой дрянью сомнительной.
Тогда почему так паршиво? Или это странное состояние результат потери сознания? Прежде мне не доводилось в обмороки падать или получать удар такой силы, чтобы выключалось сознание.
Одна из фигур склонилась ко мне, загораживая свет, и я наконец различила женское лицо, круглое, немолодое, обрамлённое тёмными с проседью волосами, выбивающимися из-под белого чепца… подобный которому я видела разве что в исторических фильмах да на картинках.