Тэхён ненавидел жизнь и чересчур сильно любил её изъяны, кокаиновые дорожки и всплески. Но не равно ли тому? Счастье он обретал в несвободе, рвение сражаться - в ситуациях, близких к кончине, желание дышать полной грудью - будучи задавленным песчаной дюной. Задолго до того, как он решался умереть, он уже видел будущее, где просыпался победителем.
В те дни обучения, подаренные Марко, Тэхён, окруженный заботой и вниманием, понял, каковы на вкус семейные узы, как больно и мерзко перегрызать их, точно пуповину. Чонгук и Чимин могли считаться его братьями, и обоих он собирался любить одинаково и нежно. Чонгук не дал ему и шанса. Он нацелился на него оружием, проник под кожу и развязал петли там, где им следовало быть завязанными туже. Более того, Тэхён хотел быть пойманным, испорченным. Едва ли он отчаивался, обнаружив, что вся его гниль уравновешенно и равноценно делится с таким же, как он.
Отныне ему не требовались несметные богатства и толпы поданных, но равноправие, уважение и ценности, какие бы он мог разделять с другими. Это была его мечта, «секта наоборот», вмещающая отсутствие насилия, которого он навидался сполна. Чонгуку не требовались границы, высокоорганизованные государства, семья и дисциплина. Его мир вмещался в Тэхёна с той же лёгкостью, с какой вмещается вода в пределы океанов. Они не смогут ничего построить или сделать бетонные стены - сплавом. И вопрос стоит ребром. Надо ли? Надо ли строить и возобновлять, когда однажды всё придёт в негодность и треснет? Тэхёну хватает Чонгука, взаимно, наперёд, навеки. И, кажется, в этом весь смысл, ответ лежит на поверхности - возьми и пользуйся, проглоти, выпей и не закусывай.
Безмолвное празднование провозглашённой республики Пустоты, неосторожные шаги позади. Чонгук поцеловал Тэхёна в затылок и погладил плечи.
— Кто-то стрелял ему по ногам, видишь? — под водой рука Чонгука указывала на розоватые свежие шрамы, не вызывавшие ничего, кроме желания сжечь их автора.
— Вижу.
— Здорово, что все поплатились за наше прошлое, да? — Чонгук прикусил Тэхёна за шею и шепнул: — Закажу нам поесть.
Он вышел. Его не трогало состояние Чимина, но Тэхён и не ждал сочувствия. По правде говоря, он был рад и тому, что им с Чимином удалось увидеться, и Чонгук не против.
…Пальцы Чимина слабо отреагировали на новое прикосновение, веки чуть приоткрылись, он откашлялся и посмотрел на Тэхёна странным взглядом слепого, прозревшего в темноте.
— Как ты? — устало спросил Чимин.
Вздрогнув, Тэхён несколько минут смотрел в печальные глаза напротив, затем уронил лицо ему в ладони. Измождённый и покорёженный. Ласково улыбнувшись, Чимин потрепал его по волосам, теснясь ближе. Он поцеловал его в лоб, виски, нашёл прохладные губы и, прижавшись, прикусил, чувствуя замедленное течение крови в застывших жилах, воскресая постепенно и становясь похожим на бескрылую бабочку. В нём что-то надломилось или потерялось за время скитаний в неизвестности. Полагая повторить путь пленника, он не думал, что отыщет свой собственный. Чимин помнил случившееся так плохо, что оно походило на дурной сон после затяжной болезни. Но выздоровления не наступало, и слияние с Тэхёном и Чонгуком вызывало желание заснуть навеки. Ему тяжело дышалось, сердце покалывало, а голову давило тернистым обручем. Совесть же погрузилась в анабиоз: вины за пролитую кровь Чимин не испытывал.
Робкий поцелуй вперемешку с солью. Чимин хотел сказать, что счастлив видеть его живым, счастлив любить его. Даже так, зная, что виновник обновлённых увечий и создатель укусов-полумесяцев находится прямо за дверью и грозит им фатальным окончанием трагедии. Тэхён уже не существовал отдельно, за ним появилась могучая тень, не совсем ангела-хранителя, но кого-то наподобие. Сам Тэхён чувствовал невыразимое бессилие, на какое стальной громадой давило презрение к самому себе.
То заурядное выражение: «Чему быть, того не миновать» просачивалось, как дождь на стекле, подсвеченном снаружи. Чимин считал справедливым - поплатиться за годы сокрытия несомненной правды. Несколько раз он встречался с Чонгуком издали, замечал среди толпы и всё равно молчал, надеясь унести тайну в могилу. Так сильно боялся потерять Тэхёна.
Почти в унисон, с секундным опозданием, одна и та же фраза:
— Прости меня.
Скорбный вздох. Неловкий смешок, несвоевременная нежность и остывающая вода, в которой Чимину не холодно и не жарко, его залило Тэхёном и его теплом. Оба поняли, о чём искренность. В конце концов, Тэхён всё равно ушёл. Запоздало. Не своими ногами, но в целом… Он избрал лезвие бритвы вместо долгого суицида. Он не стыдился нынешнего положения, и Чимин проглотил кипу вопросов о том, как им жить дальше. И стоит ли.
— Всё нормально, я не осуждаю, ты ни при чём, — Тэхён стыдился, прятался. Чимин затравленно смотрел мимо. — Что? Что такое?
И Тэхён был ошарашен тем, что добавил Чимин, отстранившись.
— Я убил человека… — он закусил щёку, давая Тэхёну привыкнуть, затем сорвался на полукрик, всплеснув по воде руками. — Не потому, что так вышло или меня вынудили. Потому что я так хотел.
Сказанное громыхнуло, свалившись на плитку нечаянно задетым тюбиком шампуня. Оторопев, Тэхён переспросил, но как только Чимин вскинул на него незнакомый беспощадный взгляд, позади прозвучал привычно нахальный баритон, рвущий тишину надвое.
— Смотрите-ка, наш мальчик вырос, — Чонгук протягивал полотенце. Они с Чимином смотрели друг на друга, как бывшие враги, встретившиеся вновь, но подуставшие от баталий. — Добро пожаловать обратно, братишка.
Он не ответил ему, безжизненно кивнув и провожая взглядом. Убедившись, что Чимину не нужна помощь, Тэхён покинул комнату вслед за Чонгуком, почти выбежал. Он долго сидел на табурете, зажав рот рукой, не притрагиваясь к принесённому завтраку. Затем закурил и попросил Чонгука плеснуть в стакан чего-нибудь покрепче. Его потряхивало.
В пустую чашку из-под кофе Чонгук с радушием кинул две голубые таблетки.
— Тебе понравится.
Не сопротивляясь, Тэхён запил их своим кофе и затянулся. Лёгкое головокружение не снимало усталости. Веки слипались, клонило в сон, не в котором спят - в котором за раз умирают, отхватив лишнего. Чонгук проявлял невероятный уровень эмпатии. Усевшись напротив, он погладил его по коленям, вдохнул дым и прищурился, рассуждая вслух, короткими поцелуями втирая Тэхёну мёд в измученные губы.
— Переживаешь за него, да? Всё когда-нибудь случается впервые. Физическое убийство не настолько страшно, каким его описывают. По-моему, он даже не помнит, как это случилось. Состояние аффекта угробило немало выродков, это всего лишь временные муки.
— А ты не слишком любишь людей, — усмехнулся Тэхён, изумляясь, как скоро отпускают обида и боль, какими невзрачными кажутся чужие страдания.
Потом они целовались, снова рьяно, безудержно, вплоть до того, как Чимин вышел к ним и, расчесав мокрые волосы, с безразличием сел за стол. На нём болталась не до конца застёгнутая рубашка Чонгука, наброшенная на голое тело. Между ними залегла неприятная, липкая тишина. Чимин оценивающе посмотрел на них и потупил взгляд, словно извиняясь за вторжение. У него не имелось никаких представлений о том, в какой ситуации они находятся.
— Как ты себя чувствуешь? — Тэхён обязан был начать этот разговор. Чонгук с непринуждённым видом продолжал гладить его живот и пробуждать нечаянный аппетит.
— Уже лучше, спасибо.