Смахнув выступившую испарину платком, Чонгук прошёл в ванную, смыл мыльные разводы после Чимина, натёр эмаль до блеска и, стянув майку, достал раскладной ножик. Задержка у зеркала. Тэхён появился сзади, заспанный и ещё не оклемавшийся. Как только он приклеился к его телу, и их губы сомкнулись, Чонгук ощутил в ладони пустоту: Тэхён перенял рукоять ножа.
— Я сам сделаю.
Пока он вырезал на его груди пресыщенно обнадёживающую надпись, украшавшую их с Чимином, Чонгук молчал. Рубиновые капли ударялись о плитку. Традиция: подписывать своё. Тэхён опустился языком вниз, облизывая саднящие буквы, они не нуждались в большей дезинфекции.
— Ты звонил кому-то, — тихо заметил Чонгук, чуть поморщившись. — Трубка лежит не так, как я её оставил.
Тэхён бесстрашно согласился.
— Леон сейчас в моём доме и держит связь с теми, кто всё ещё готов дать отпор.
Чонгук трогательно рассмеялся.
— Неужели после всего ты и впрямь хочешь повоевать за честь семьи?
— Не за их честь. Просто… с тобой, — выдохнул Тэхён ему в губы. — Мы соберём несогласных и вышвырнем чужаков обратно, чем не веселье?
Обнадеживающе. Чонгук в принципе не планировал улетать, скажем, в Корею. Или же отправляться в кругосветку. Деньгами они могли распоряжаться, как пожелают.
— Мы пойдём?… — Тэхён напирал, и Чонгук вынужден был вжать его в стену.
— Твои капризы так заебали, Тэхён.
— Вико Ринцивилло, — едко ухмыляясь, уточнил он, продолжая балансировать на грани. — Не мафия бессмертна.
— Гонишь. Мы тоже - нет. Я пытаюсь отвязаться и залечь на дно, а ты нарочно тащишь нас под прицел, как будто другого выхода не видать. И… — он туго сжал его запястье, улыбнулся, смотря в глаза. — И это охуенно. Как всегда. Ты в своём репертуаре. Мне нравится, детка.
Он пообещал ему, что они доберутся до искомого ответа, чтобы доиграть как-нибудь в стиле, которого от них не ждут. Наконец Тэхён обратил внимание на забинтованный локоть Чонгука, с немого позволения приподнял ткань выше и увидел следы уколов. Кисло-сладкий привкус страха на языке.
— Ты что, колешься?
— Немного. Как и ты.
Вздрогнув и чувствуя, как леденеет нутро, Тэхён задрал рукав своей рубашки. В этих синеватых дырочках крылась причина его полусознательного бдения, отравления вне дозы, суженных зрачков, заплаканных век и постоянного желания трахаться.
— Нет… — он сполз вниз по стене. — Нет, блять…
— Чуть-чуть - не вредно, — заверил Чонгук, опускаясь к нему, целуя в лоб. — Я люблю тебя, слышишь? Это небольшое баловство, и нам по плечу выбраться. Не паникуй.
Чимин сидел за стеной, обнимая колени и слушая, как их дыхание удваивается, звуки нарастающего поцелуя врезаются в слух. Он хотел помочь им, но не знал как. Совершенно. Они умирали у него на глазах.
***
Настольная лампа противно мерцала. Никогда Юнги не приветствовал долбаные флуоресцентные китайской сборки, уж лучше бы поставили свечу на травах. Как в детстве. И во вращающемся подсвечнике.
Тут же запах медной проволоки или скорее - собственного тела. Если не считать гипса на руке, в остальном он чувствовал себя добротно. Родился в рубашке - про него. Первая мысль-молния о Хосоке. Он лежал на соседней кровати, с подвешенной ногой. Под капельницей, и с перебинтованной головой. Горькое сожаление, сердце сжимается разом. Как бы то ни было, они выжили. И кто-то оказал им содействие, потому как Юнги не помнил, чтобы добирался до жилого пункта.
В чистой комнате, оборудованной под медкабинет, никого не было. Юнги прикинул, что провалялся без сознания немало, и с момента аварии прошло не менее пары суток. Из одной задницы - в другую, с такой техничностью, что позавидует бывалый аквалангист. Дверь скрипнула, впустив гостя. Юнги притворился спящим, краем глаза отследил, как человек в белой рубашке меняет Хосоку капсулу с физраствором.
Условный доктор выглядел зрело и признаков врага в нём не разглядеть. К тому же, Юнги показалось, что он где-то его уже видел. Он завёл разговор потому, что иначе не представлял, как докопаться до сути происшедшего.
— С ним всё будет хорошо? — спросил падре, кивнув на Хосока.
— Пока - да. Правда, с лодыжкой не свезло. Перелом не самый благоприятный, но операция себя покажет не раньше, чем через две недели, так что без прогнозов.
— Спасибо за помощь, — Юнги продолжал всматриваться и не узнавать. — А ты кто вообще, миссионер, целитель?
— Скажешь тоже, — доктор покачал головой.
— Мы служили вместе? — предположил Юнги.
— Да, можно и так сказать. Я полевой врач, в госпитале весь конфликт просидел, — док подсел на стуле, поставил Юнги градусник и сделал пометки в блокноте. — Ты не вспомнишь, наверное. Мы часто сидели за одним столом. Ты, я и Эльмаз. Сдружились быстро. Но я такой - типаж невидимки, редко запоминаюсь людям.
Юнги проморгал, приподнялся, ощутил першение в глотке. Набираясь смелости, предположил:
— Намджун, ты?…
Спустя столько лет безызвестности. Когда-то Юнги думал, что он погиб. Из того сухонького студентика в больших очках ныне самый настоящий мужчина.
— Но какого чёрта ты здесь?
— Ни война, ни церковь, — Намджун достал нашивку с гербом Ватикана, — не забывают своих мучеников.
Намджун всё это время работал по указке главенствующего центра Италии, и в его задачи входило ни много ни мало - пресечение действий политических интервентов. Но что прозвучало ещё страшнее, так это повесть об Эльмазе, наплевавшем на дружеские принципы.
— Здесь многое замешано, — Намджун достал сигареты и щедро предоставил пациенту возможность отвести душу. — И личное, и жажда наживы. Он в последнее время попёр в дурь. Даже у меня терпение лопнуло.
— Он велел меня убить, — поражённо констатировал Юнги. — Я его прикрывал каждый раз, в огонь за него лез… А этот ублюдок, вот сука…
Юнги взглянул на Хосока и сжал сигарету зубами. Вот уж кого-кого, а его Эльмаз у него не отнимет. Удар под дых.
— А Стидду Ватикан тоже поддерживал? — обозлился Юнги.
— Нет, конечно. Но избавиться от них они не решались. Накладно выходило. Гораздо легче было подождать, пока подорвётся изнутри. Несчастье назревало давно.
Намджун всегда был славным парнем, достойным своего звания, скромным. Он не хвастался нынешним положением и подставил плечо именно тогда, когда Юнги уже почти отчаялся. Интуиция приказывала: верить. Боевому товарищу, тому, кто зашивал его и лечил.
— Получается, ты нас вытащил, — подытожил он. — Как же тебя сюда занесло, «Ганди»?
Оказывается, Юнги помнил его прозвище и те неплохие, в общем-то, будни.
— После армии вернулся в Сеул, следил за тем, как ты поживаешь. В семинарии доучился. После того, что в Афгане увидел - хотел вообще в монастырь с концами податься. Ну и потом, мы пересекались на некоторых «пати», — Намджун скривился, давая понять, что новомодные словечки не по нраву. — Ты мне был примером для подражания, а потому я не поленился итальянским заняться и ходил на те же курсы, но попал в другую группу.
— Я тогда такими делами занимался, что на окружение не смотрел, — Юнги чувствовал укол совести. — Почему ты молчал, не дав о себе знать?
— Хрен знает, — Намджун пожал плечами. — Беспокоить не хотелось.
— Или под статью попасть, — Юнги попробовал пошутить, но веселья в себе не обнаружил.
Тихо спящий рядом Хосок дышал болезненно и громко. Юнги сжимал простынь в кулак. Затем выяснил, что на улицах поутихли беспочвенные битвы, а они с Хосоком вот уже три дня на попечении в частной клинике, где у Намджуна знакомые. Не то братская помощь по старой дружбе, не то очередной ход по директиве сверху. В любом случае, Юнги созрел для вопроса о Тэхёне, и подробности вселили в него странное чувство. Словно он скучал и лелеял мечту увидеться вновь.
— Вернулись? Они здесь?
— Вроде как, — кивнул Намджун, не раскрывая источник информации и не уточняя, что видел их лично. — Чонгук состоял в сговоре с Эльмазом. И нынешнее его местонахождение, в том числе, с заложниками, нам неизвестно. Скорее всего, мы не будем их преследовать. Основное дело Чонгук сделал на ура, размолотив такой клан, как Стидда. Остатки от них мы и сами добьём.