— Погоди. В смысле - заложниками?… — Юнги сообразил, взбесился, подорвался встать, но Намджун осадил его обратно. — Ты Чимина знаешь?
— Бордель у него лучший на всей Сицилии, так что - естественно. Да, он тоже с Чонгуком.
— Бля. Надо вытаскивать малого, — Юнги тревожно посмотрел на Хосока. Что сказать, когда он придёт в себя? Как объясниться? — Нет, их всех надо вытаскивать.
— Надо, Юнги. Да только не обязательно, — Намджун выражал что-то сродни сочувствию. — У меня сейчас есть возможность отправить вас с Хосоком на родину или куда скажешь. Я не должен был выходить из-под прикрытия и ещё поработать шестёркой у Эльмаза, но он тебя пришить хотел, а этого я допустить не мог.
— С какой ещё радости? — недоумевал падре, но начиная догадываться. В армии между ними что-то всплывало, но непрочное и исключительно одностороннее. — Ясно. И ты готов так запросто отпустить меня с Хосоком?
— Я тебе не среднестатистический пиздабол. Или ты думал, что Эльмаз получит своё после того, как растоптал наше к нему доверие? Ты взваливаешь то, что не унесёшь в одиночку. Во-первых, я нашёл у тебя следы ножевых, во-вторых, очевидно - со сломанной рукой не повоюешь. Будешь отстреливаться на пафосе, как в боевиках?
Намджун удалился на несколько минут и принёс спасённый кольт, положил к изголовью.
— Нашёл при тебе. Думаю, это важно, — он всплеснул руками. — Я понимаю, что ты хочешь пойти навстречу Ринцивилло, у него все шансы вернуться и навести порядок, если не завязнет в болоте. Но вам с Хосоком жизни не дадут. Ты знаешь, какая моя вторая миссия?
— Та, что невыполнима? — прикинул Юнги и, нахмурившись, потребовал: — Выкладывай, как есть.
— Передать парня его семье, а тебя федералам, — Юнги нервно хохотнул, и Намджун пожал плечами. — И это значит, что выбор невелик: либо соглашаешься на бесшумную депортацию, либо, если решишься выступать против, придётся биться башкой о стекло.
Отерев лицо ладонью, Юнги приблизился и прошипел:
— Я сроду ниоткуда не сбегал, поджав хвост. Грош цена мне, как мужику, если я ссыкану и полезу в кусты, когда тут самая жара начинается. Тэхён мне не хозяин, но и Ватикан не Отче. Поэтому можешь засунуть эти предложения себе в задницу и прокрутить их там по часовой, Намджун. Ты нам здорово помог, конечно, но условия толкать - не твоё, честно.
Проглотив услышанное, Намджун огорчился, но спора не завязывал.
— И чтоб ты знал, у мэра два сына, — заявил Юнги.
— Официально? — не удивился тот. — О втором мне рассказано не было, так что извини, любопытство тоже не по моей части.
— Ладно. Допустим. Что дальше-то?
— Если всё пройдёт по красоте, Ватикан сначала придержит Чон МинСока, как мэра Катании, затем помаленьку перетрясёт кадры в других провинциях. Эльмаз останется нашим спонсором, якобы присвоившим власть, но на деле - та же пляска под выгодную дудку. Распределению и реформации мешала только Стидда. Нет худа без добра.
— Падре ты тоже хуёвый, — ощетинился Юнги. — Умный план. Но вот мафия на Сицилии была, есть и будет, зря они так поторопились её разгонять.
— Почему же? Проредить тех, кто продался - хорошее дельце, — возразил Намджун. — Скоро в Палермо соберутся и всё решат, но столько «пап» назначать не станут, уже есть человек на место руководителя. Это всё, что мне известно.
Ватикан побаивался Стидды и тех, кто за ней стоял. Теперь же дорога частично свободна, и они вправе воротить, что захотят, получив фонтан сицилийской изнанки, золотую жилу обогащения. Юнги почувствовал себя мерзко, с грустью вздохнул. Убраться бы отсюда подобру-поздорову, не задерживаясь и не застревая. Но. Тэхён и Чимин, тот обезумевший, но толковый Чонгук… Они кричали о помощи где-то под сердцем. Юнги вдруг подобрал тому название «синдром Отца». Он с ним родился, наверное.
— Тогда есть ещё один путь. Его втягивать я не хочу, — Юнги кивнул на соседнюю кровать и серьёзно спросил: — Ты гарантируешь мне, что Хосок будет в безопасности?
— Даю слово, я доставлю его семье, как только поправится, — Намджун пожал его здоровую руку. — Но имей в виду, что с той минуты, когда ты покинешь клинику, мы с тобой станем врагами.
Осторожная улыбка. Намджун не понял её смысла, но знал, кому она адресована. Судьба вытаскивала его живым из стольких передряг, что не пользоваться её милостью было бы некрасиво.
Почти неделю Юнги восстанавливался в соседней палате и когда почувствовал, что готов - не спал всю ночь, просидев рядом с Хосоком, так и не осознавшимся, держа его за руку.
— Я обещал тебе, что ты увидишься с братом. Увидишься, Хосок. Обязательно, — он целовал его прохладную ладонь, стесняясь вытирать неизбежные слёзы. Он не мог показать и рассказать того, как переживает за его состояние. — Чтоб вернулся, понял?
Он повесил на его шею свой крестик, надолго прижался губами к щеке, пальцами гладя бинты. И вышел, едва сдерживаясь, чтобы не обернуться.
========== Глава 21. Основное. ==========
В первый час после откровения Чимин притворялся, что спит. Забравшись под подушку, он старался не реагировать на стоны, доносившиеся из ванной, не слушать, как в блядской агонии Тэхён хрипит чужое имя. Абстрагироваться и выйти прочь не мог себе позволить. Отнимать у Чонгука уверенность в руководстве театром не посмел бы из уважения к Тэхёну. На секунду - он заставил себя думать, что это уважение, без примесей чувств, привязанности, грязи. Находясь с ними, Чимин становился третьим элементом, призванным блюсти покой. И ни в коем случае не отвлекаться и не вникать глубоко. Стараться слиться с окружающим миром так, словно не происходит ничего страшного или недозволительного.
Сидя на кровати, Чимин смотрел в окно, заметил трупик мотылька и, бесшумно открыв раму, спустил руку с подоконника, подарив ему последний полёт. В комнату пахнуло свежестью: во дворике журчал небольшой фонтан. Пустовало. На парковке всё так же стояла машина, на которой они приехали. Опершись на подоконник, Чимин собирался с мыслями, а они расползались от задушенных вскриков Тэхёна. Может быть, если бы прямо сейчас они убили друг друга, Чимин не успел бы пожалеть. Но чем дольше тянулся секс за стеной, контрастируя с обычным миром за окном, тем сложнее становилось принимать, впитывать сам факт.
Не так уж далеко они ушли от секты, замуровав себя в клетке. Чимин порывался подсмотреть, броситься на помощь, но осознавал, каким жалким покажется. Нельзя посметь врываться в ту гавань, где и так хорошо. Да, неспокойно, клинически ненормально, но не безнадёжно. Какая-то крохотная часть в Чимине, ещё не отмершая в отчаянии, продолжала верить в безбашенный дуэт. Прежде они могли напортачить и унести ноги, а теперь нет. Выбор предвиделся бескомпромиссный: отвоевать или слечь в могилу.
То, что было любовью к Тэхёну и неприязнью к Чонгуку, смешалось в Чимине поровну, потом тесто из них просело внутри единым слоем. Происходящее напоминало похмелье. Головокружение вкупе с проникновением в действительность, которая не кажется таковой, мерзостное карабканье вверх из глухого колодца, где ответным эхом на вздохи является мелодичное бесстыжее многоголосье.
Предметы неясные, очертания размытые. Чимин устало прикрыл глаза. Устраивать разбор полётов поздно. Было время, когда Чимин бежал прочь от всего, что давала ему мафия, и претендовал прописаться в клинике для алкозависимых. На войне все средства хороши. Видимо, таков удел - стоять на пороге свободы и не делать навстречу ни шага, слушать, как возможно «твоё» препарируют без права на возврат. Маленькому Чимину отчасти нравилось, когда на него возлагали надежды и брали за компанию, но теперь его тошнило. Столь долго Чимин жил тенью Тэхёна, что потерялся в ней напрочь. Ужаснее всего - отказаться от него невозможно. Настоящий Чимин имел право выломать дверь с ноги, оттолкнуть Чонгука и сделать с Тэхёном всё, что вздумается. Или позволить ему сделать то же с собой, потому что тот нуждался.
…Осипшим, протяжным голосом Тэхён часто и громко застонал в агонии оргазма, представлялось - вжатый в ледяную плитку. Наверняка Чонгук трахал его, поставив на четвереньки. Чимин буквально видел их лица, позы, следы семени, стёкшие с бёдер Тэхёна, вспотевшие сгибы локтей и колен, пропитанные потом кончики волос. Для подтверждения фантазии не требовалось заглядывать внутрь.