Чимин обещал дождаться.
***
На третий день, как он оказался вдали от Тэхёна, Чонгук перестал конфликтовать с людьми в белых халатах, но и перестал есть. Его жевала тревога, постоянная и никуда не уходящая. Он дурно спал и сидел, забившись в угол.
Одна медсестра пришла к нему в сопровождении нескольких мужчин, они пытались вколоть ему что-то. Чонгук не оказывал сопротивления. Он только ощущал позабытую прелесть иглы, влезающей в вену, но ничего не видел. Может быть, это плохое лекарство, подумал он. А может быть, с ним что-то не так. Озвучили грубо: атрофия зрительного нерва. Его мозг тоже немало пострадал, просто не слетел так же быстро, как у Тэхёна. Темнота накрыла резко, влезла под веки, и не желала проявляться светом. Разум всё ещё был при нём, и одно это давало надежду на благополучный исход.
Ужасно потерять из виду очертания и предметы, которые знал наизусть. Но Чонгук не впадал в панику и смог привыкнуть к их отсутствию. Теперь его не раздражали лица, но раздражали голоса. Один из них, женский, переговариваясь с другим, резковатым мужским, сказал, что в такой-то палате очнулся “тот самый”. Чонгук знал, о ком они. И знал, когда звенят ключи, на каком он этаже, сколько вокруг людей и когда сменяется пост у двери. Те годы, что его воспитывала Стидда, не прошли даром.
Он заговорил с дежурной медсестрой. Так, как его учили: не слишком громко и не слишком тихо. Убедительно. Он чувствовал на что надавить и угадал верно: она из тех, кто идёт на поводу эмоций. Чонгук солгал о том, что Тэхён его брат, и что их нарочно оклеветали. Отчасти лгал, отчасти нет. Девушка, конечно же, смотрела новости, но вот его рука легла на её плечо, и прозвучала искренняя просьба. Она не понимала, что делает или не отдавала себе отчёта, но то, как Чонгук умолял - растопило бы любой лёд.
В грядущую ночь она помогла ему выйти в другой корпус. Чонгука не заботило то, как ей удалось, меньше всего ему хотелось думать о заботах посторонних. Держа её за руку, он шёл и представлял лицо Тэхёна, понимая, что главное - не забыть ни одной черты. Это был другой мир, новый опыт, но слабостям он не подчинялся. Он должен был дойти до него и всё рассказать. Крайне нуждался в одобрении и участии.
Оставив Чонгука, девушка разыграла волнение и уговорила полицейских у палаты Тэхёна срочно пройти с ней. У него была всего одна минута, чтобы войти внутрь, и он воспользовался ею. Комната казалась небольшой. Чонгук поводил перед собой руками и услышал неровное дыхание. Он пошёл на звук. Осторожно сел на край кровати и нащупал в ней спящего Тэхёна. Плечи, грудь, талию и бёдра. Затем лёг рядом и поцеловал в шею, взял за руку. Ему не требовалось больше ничего - даже будить его, достаточно было просто обнимать и знать, что они снова вместе.
…Тэхён проснулся до восхода солнца, ощутив теплоту, разлившуюся по телу. Далёкое и непонятное ощущение, уже случавшееся с ним когда-то. Но он не отреагировал. Чонгук услышал, как он копошился под одеялом, ощутил, как дёрнулись пальцы. Он не видел его, а Тэхён, смотрящий стеклянными глазами, его совсем не узнавал. И оба были на равных, но одновременно - помнили и знали, что это их. Полностью. Тэхён что-то промычал.
— Что? Что ты говоришь? Тэхён?…
Он пытался выразить словами, которых не стало, нелепо жестикулировал и, сдавшись, судорожно заплакал. Чонгук приложил его голову к своей груди и поцеловал в макушку, держа его дрожащие плечи.
— Ничего, эй. Ничего страшного.
Истеричный сдавленный вскрик, а потом… пустота. Он потерял его. Тэхён был где-то далеко и не здесь, не с ним. Не спасали ни поцелуи, ни прикосновения. У Чонгука в руках появился большой и тёплый камень. И всё равно он любил его больше всего на свете. Он отсчитывал минуты до того, как другая смена заглянет в палату, и целовал его безответные губы, ласкал тело и так хотел видеть, что с ним такое, но уже не надеялся. Он попробовал порезать его и выяснил, что кровь по-прежнему украшает тёмную кожу. Но своей кровью напоить не мог.
Его отрывали от Тэхёна в четыре руки, и он не издал ни единого звука, ужасаясь тому, во что они превратились.
Чонгуку удавалось сбегать снова и снова, и всякий раз его неизменно находили подле Тэхёна. Помимо порезов, укусов и царапин он оставлял на нём чёрные разводы: где-то достал гелевую ручку и рисовал на нём цветы с искривлёнными линиями, он говорил, что это поможет. Врачи твердили, что на самом деле он вменяемый, и цеплявшееся за это следствие пошло навстречу предложению оставить его при Тэхёне.
Приходит время, когда ты понимаешь, что не уйти в определённый момент - худшее из наказаний. Расталкивая Тэхёна, всё яростнее, а потом измученно-медленно, Чонгук понимал, но никак не мог смириться. Если бы он так сильно не боялся жить, он смог бы, наверняка смог бы вытащить их всех.
Однако, поздно.
***
На частной взлётной полосе никого лишнего. Несколько минут Чимин стоял спиной и не смел даже повернуться в сторону пришедших гостей. У него не находилось сил. Он так долго ждал, когда сможет увидеть их и так боялся.
Внутри оборвалось всё.
Смотреть на них было больнее, чем думать и предполагать, как это выглядит в натуре: когда один ослеп, а другой почти не шевелится. Когда один везёт коляску с другим, опираясь на трость. Чимин ринулся вперёд, он обнимал их обоих, целовал и боялся, что они растворятся в воздухе. До Тэхёна не долетали слова, Чонгуку они не требовались вовсе.
Затихший Хосок стоял в объятиях Юнги, они сочувствовали им и привыкали заново к возможности соприкасаться. И мучительно осознавали, что убитый горем Чимин избрал неизбежное. В награду за годы мук и верности ему достались калеки. Чимин никогда не узнает, что стал одной из основных причин, приведших к трагедии. Но, наверное, подсознательно он чувствовал себя виноватым и смиренно принял свой крест.
Благодарность Намджуну, давшему им всем возможность выйти из будничного кошмара с минимальными потерями, не описать. Но он сказал, что это заслуга Марко и его друзей. Оттуда же документы, билеты и двое суток на выезд и сокрытие следов. Новостные хроники покажут подставных персонажей, и никому не удастся выяснить, где правда или ложь.
Но билеты у них всё же в разные стороны. У Юнги с Хосоком - на Аляску, а у Чимина - до Кореи. Да, он отказался лететь с братом. Не хотелось стеснять, да и знал: будет не то. Пока Юнги разговаривал с Намджуном, Хосок обнимался с Чимином и душевно просил передумать.
— Нет, Хосок, спасибо… Здорово было бы повидать Сеул.
Делать там ему было нечего, но и здесь уже ничто не держало. Его тошнило от здешних красот. Не тянуло на побег, на жажду избавиться от Сицилии поскорее, оторваться от клятв, родственных уз, бреда пережитых будней.
— И всё равно, приезжайте потом к нам, — Хосок не выпускал его. — Предложение в силе навеки. Что ты там один делать собираешься?
— Думаю, устроимся в приют, — он кивнул на Тэхёна и Чонгука, — буду там работать и ухаживать за ними.
— Всю жизнь? — ахнул Хосок и зажал рот рукой.
Тяжёлый вздох сменила улыбка. Чимин выглядел решительно.
— Я так решил. Не переживай. В гости, может быть, и нагряну.
— Я буду звонить каждый чёртов день, — Хосок чмокнул его в висок, услышав, что Намджун торопит с посадкой.
Прощание вышло коротким. Святой отец перекрестил Чимина, нахмурился. Этим троим повезло встретиться и быть один к одному - целым. Отец, Сын и Святой Дух, разбитые на три плоти.
***
Следующий год Чимину пришлось несладко. Поселившись в приюте, он вкалывал, как проклятый, чтобы обеспечивать “братьев”. Иногда болтал с Чонгуком - будучи в хорошем настроении, тот был единственным способным поддержать беседу. Несмотря на слепоту, он здорово помогал ухаживать за Тэхёном и никогда не просил о помощи. Инвалидность же Тэхёна впала в спячку: ни прогресса, ни регресса. Он остановился. Остановился бойкий характер, живой взгляд, миллионы желаний. Чимина не покидало чувство, что он на затянувшихся похоронах.
Некоторые могли бы сказать, что это чудо, но позже случились первые шаги Тэхёна, первые слова, и Чонгук уверял Чимина - они справятся. Наблюдая за рвением к жизни, Чимин пытался понять, что же раньше толкало их к смерти.