Им приходилось тяжко, разверзлась ещё одна пропасть, но если потерянным Тэхёну и Чимину не впервой, то для Чонгука наступала новая эра смятения и пустоты. Он успешно сдерживал слёзы, а потом понял, что плакать и нечем, в глотке скопилась сухость, и он протолкнул её водой. Отсутствие родителей не сказывалось на нём фатально: он мог ходить, он умел делать всё, что нужно человеку для выживания и без них. В нём точно что-то откололось, но уже не обещало встать на место. Возможно потому, что трагедия случилась неожиданно, и шок стравил эмоции, Чонгук не мог отреагировать, как нормальные дети, а он считал, что таковые горько оплакивают потери и часами, а то и днями ни с кем не говорят. Наверное, будучи чрезвычайно рассудительным для своих лет, он слишком хорошо осознавал беспомощность перед смертью и событиями, которые нельзя изменить.
К тому же, с ним рядом колыхались в пространстве пострадавшие Тэхён и Чимин. Тэхён преимущественно. Хотелось подсесть к нему и прикоснуться. Вчерашний стыд за близость сменился чем-то новым. Доверием к нему и завистью, но пламенной, замешанной в волнующее обожание. Ярче всего Чонгуку запомнилось именно то, как Тэхён стрелял, бросившись на незнакомцев, и тем самым, защитив. Теперь Чонгук чувствовал: они наравне, лишены близких, лишены ориентиров, сбиты с пути. И им суждено друг на друга опереться, а потом, когда-нибудь - превзойти.
…К ним ещё раз зашёл доктор, дал лекарства и, проведя осмотр, наказал пить больше жидкости и отдыхать. После очередного провала в дремоту и пробуждения, Чимин и Чонгук ждали от Тэхёна каких-то пояснений, уверенные в том, что ему всё известно. Он наконец-то осмелился заговорить. Две пары глаз смотрели на Тэхёна, как на безумного, пока он не перешёл к главной части.
— Так что эти люди спасли нас, — добавил он к истории и сделал многозначительную паузу. — И потому наш долг - отблагодарить их.
— Вступить в мафию? Разве это надёжно? — спросил Чимин с сомнением.
— Это лучше, чем умереть, — холодно заметил Чонгук.
— Да, — согласился Тэхён и начал красочно описывать будущее. — У нас будет всё. Дом, вкусная еда и свободная жизнь. Может быть, не совсем и свободная, но мы уже не будем слабыми, нами не будут помыкать.
Чимин всё же расстроился, не так-то легко поверить в незыблемую честь преступников, которые «не преступники» только потому, что следуют своим правилам. По правде говоря, Чимин надеялся, что они смогут найти путь вернуться в Корею. Судя по всему, он единственный, кто так думал. Наверное, он верил, что когда-нибудь отыщет родителей и сможет спросить у них: «Почему?».
Радовало одно. Они втроём, целые и невредимые снаружи, могли стать причастными к чему-то грандиозному и вылечить всё, что гнило внутри.
Спустя несколько недель троица встала на ноги окончательно и в сопровождении покинула стены больницы на дорогом чёрном автомобиле. Их привезли на виллу Ринцивилло, утопающую вечерним часом в облаке огней. И более торжественного и уютного здания они ещё не встречали. Не броское богатство, а эстетично преподнесённое искусство, ухоженность. Проходя по тоннелю, обросшему ползучей зеленью, мальчики чувствовали насыщенный запах цветов, затем взошли по ступенькам ко входу. Внутри дома воздух свеж и лёгок, обстановка не кричащая и не утомляющая, с преобладанием сдержанных кофейных и серых тонов.
До кабинета их довёл юноша по имени Карлос, любезно откланялся.
Три горящие свечи - как источник света, не давали в полной мере разглядеть незнакомцев в чёрных костюмах, сидевших у стен. Но Тэхёну удалось насчитать двенадцать человек.
Кивнув им, Марко поднялся из-за стола и со словами приветствия извлёк из корзинки большой апельсин. Тут же стала заметной мельхиоровая чаша.
— Подойдите, дети.
Апельсины определённо не вызывали приятных ассоциаций, тем не менее, Тэхён и Чимин смиренно опустили головы. Чонгук тоже.
— Нет, смотрите на меня. То, что мы сделаем, в общем-то, формальность, но ею никогда не стоит пренебрегать.
Пугающе блеснуло лезвие ножа, и торжественный голос Марко, впечатывающийся в сознание, продолжил изливаться вовне.
— С этой минуты вы вступите в мафию Коза-Ностра и дадите клятву. Вы ещё многого не понимаете, да и не обязаны в силу возраста, но так уж вышло. Будет немного больно. Тэхён, ты первый.
Сглотнув, он вышел ещё на шаг вперёд, и друзья в страхе следили за происходящим. Марко разрезал фрукт пополам, и душистый запах тут же разошёлся по комнате. Апельсин с красной, как кровь, мякотью распался на две сочащиеся части.
— Прежде, чем мы начнём, скажи - готов ли ты?
— Я готов, — не дрогнул Тэхён.
— Тогда протяни мне руку.
Тэхён заметил лежащую в сторонке маленькую бумажную иконку Девы Марии, ей он совсем не обрадовался. Между тем, Марко сделал осторожный надрез на подушечке пальца, и от нахлынувшей едкой боли Тэхёну пришлось прикусить щеку. Ничего уязвимее пальцев просто не придумать. Кровь медленно закапала в чашу, и Марко поднёс иконку, лицо Девы Марии сталось изуродованным пятнами.
Монотонно и громко Тэхён начал произносить клятву, повторяя предложение за предложением, пламя свечи плясало в гипнотическом ритме, от сказанного не отречься.
В следующий миг красная апельсиновая мякоть источила сок в чашу, а Мария оказалась подожжена и отдана Тэхёну в руки, чтобы в них и истлеть. Он возвёл на Марко не испуганный, а почти недовольный взгляд, а прожорливый огонь уже облизывал кожу.
— Повторяй. Пусть моя плоть горит, как и этот святой, если я нарушу законы мафии.
Перекидывая горящую бумагу из ладони в ладонь, Тэхён терпеливо произнёс:
— Пусть моя плоть горит, как и этот святой, если я нарушу законы мафии.
В пепел бумага сошла быстрее, чем ожидал Тэхён, и мучения его закончились. То же самое повторилось с Чонгуком и Чимином. Венцом завершения ритуала Марко подозвал всех троих, опустил палец в месиво из черноты сгоревших святых, сока и крови и помазал им лбы и запястья.
— Добро пожаловать в семью.
Остальные важные персоны поднялись со своих мест и произнесли сказанное могучим и звучным хором. С той самой минуты жизнь троих ребят существенно изменилась.
øøø
Они становились сильнее, но не только. Жёстче. Закалялись тем, с чем случилось сталкиваться. За сытую и обеспеченную жизнь в хорошем доме одного из подчинённых Марко приходилось платить по-своему. Цена не устраивала Чимина, но и ему пришлось сломиться.
Следующие два года они учились стрелять и обороняться, драться и отличать калибры оружия, остроты лезвий, правду от лжи. Не секрет, что преуспевали в этом Тэхён и Чонгук, Чимину же было страшно приносить кому-то хоть призрачную боль. Свобода мнимая. Первую половину дня они занимали умы, по настоянию Марко посещая престижную школу, ставшую открытием, а остаток дня уделяли физическим нагрузкам. Человек, приставленный к ним опекуном, обладал характером несговорчивым и резким и ненавидел «желтокожих» в одинаковой степени. Впрочем, от наказаний и унижений его удерживало влияние босса. Поэтому молчание в их новой «семье» следовало принять за наилучшее свидетельство мира.
Иногда к ним заходил «отец», и троица могла разделить с ним трапезу, поделиться достижениями. Складывалось впечатление, что Марко действительно слушал их и особенно лелеял изложения Тэхёна. Но у главы ни разу не водилось много времени на визиты.
Бытие не представлялось бы Чимину настолько трудным, не отправляйся они на настоящие задания, с которых однажды можно было и не вернуться. Во время первой перестрелки в каком-то обветшалом баре, Чимин забился в угол и просидел там, зажав уши, до самого конца, колени у него тряслись ещё с сутки. А Тэхён и Чонгук, переполненные ужасом и упоением, хвалились тем, как ловко избежали шальных пуль и сами подстрелили столько-то «упырей». После той ночи Чимин чувствовал себя плохо, и хуже всего от того, что разглядел в глазах друзей. Там бесновались звери, а рассуждения их больше походили на бахвальство одержимых. Они осознавали, что это не игра и смерть не в шутку, они убивали и гордились этим, оправданные всегда правым делом семьи.