Вдруг на ухо выдохнули: «Приветики», и едва Юнги успел отстреляться, как горячая лужа и волна одурелой боли захватили правый бок. Два-три удара. Нож вошёл куда-то под почку, довольно глубоко и резко.
Чонгук покрутил его, выуживая из Юнги больное шипение, и, победив в схватке, скрутил и потащил по земле. Он связал Юнги в подвале, плюс один к компании полоумных.
— Тебе пригодится, — он нацепил на его шею чётки, утерянные в Стамбуле. — Помолись за наши грешные души и… Передавай привет всем, кого знаешь. Возможно, Чимину тоже. Хотя, ему дорога наверх по вашим-то законам.
В страшном недоумении взглянув на Чонгука, Юнги приоткрыл рот для вопроса, но его заклеили скотчем, и вздох растворился в лёгких. Чонгук ушёл и через какое-то время вернулся, чтобы разлить бензин и покончить с этим раз и навсегда. Демонстративно вытряхнув остатки из канистры на Юнги, он отбросил её и оскалился.
— Рад был повидаться лично, святой отец. Круто было ебать Тэхёна, правда?
И казалось, что это единственное, за что он должен был поплатиться. Юнги понял. Чонгук уже потопил Стидду, он разрыл их вдоль и поперёк и разбирался с помехами по отдельности. Он изначально собирался с ними покончить и вёл к обрыву, как гамельнский крысолов.
Продолжая ухмыляться, Чонгук пнул один из мешков и, освобождая завязанной жертве руки, положил пачку сигарет перед бывшим собратом.
— Синьор Мотизи, вы вроде бы просили закурить. Любезно разрешаю. И не благодари.
Луиджи?! Вытаращившись на него, Юнги на мгновение забыл о ране. Если настоящий здесь, то в Палермо уже человек Чонгука.
Луиджи, будучи не при своих, лихорадочно тянулся к пачке, разбрызгивая слюну. Одна искра - и им конец. Похлопав товарища по плечу, Чонгук язвительно пожелал им доброй ночи. Юнги, вцепившись в сознание, продолжал стирать узел верёвки об обнаруженный в отсутствие Чонгука штырь за спиной. Отдавать богу душу он совершенно точно не планировал.
Кровь покидала его сгустками. Правильный расход сил. Волна жара, волна холода. Взмокшее тело и тошнотворная вонь бензина.
«Чтоб вернулся».
Мыча, Луиджи копался в пачке. Он ел сигареты, вместо того, чтобы курить, но это не гарантия того, что он не додумается добраться до зажигалки. Юнги обязан был опередить его, а главное - не рухнуть в обморок.
Вернувшись в дом, Чонгук закинул пожитки в рюкзак и в последнюю очередь начал связывать Тэхёна, тщательно пакуя его для перевозки. Замотал в ткани, оставив лоскуток для дыхания. Ненадолго придя в себя, Тэхён увидел его сердитое сосредоточенное лицо. Чонгук вязал узлы со рвением паука наконец добравшегося до созревшей личинки. С поздним поцелуем под язык Тэхёна перекатились кристаллы. Чонгук упоительно целовал его, убаюкивая. И грузно выдохнул, откашлялся. Тэхён смотрел, как кровоточит его плечо.
— Ты ранен?
— Жить буду, детка, — полюбовно успокоил он.
Отслаиваясь от реальности, Тэхён застал, как позже Чонгук сам вытащил пулю, обработался и зашился. Он и впрямь умел многое. Тэхён гордился им.
Спустя сколько-то часов Тэхён очнулся от тряски и ноющих от боли суставов, мышц. Он приоткрыл глаза. Тело билось о крышку и днище багажника. Неприятно побывать бракованным товаром. Синяки обеспечены. Они вряд ли пересекали какую-нибудь границу, просто так Чонгук избавлялся от приступов паранойи и мог быть спокойнее, когда проезжал мимо редких, но постовых служб. К тому же, Тэхён не мог знать, что по объездным дорогам они ехали так почти сутки.
Щелка света разрослась до огромной: Чонгук стоял, открыв багажник. Шумел прибой. Морской воздух тяжеловат после долгого вдыхания машинного масла.
Чонгук усадил Тэхёна и, приобняв, указал на горизонт. Кровавый рассвет исполосовал воду. Пейзаж знакомый. Они смотрели на похожий много лет назад, когда у них ничего не было, кроме верности.
Что-то в Чонгуке переменилось. Недавно он узнал, что Чимина взяли в заложники. В штабе всё ещё чаяли надежду выйти на него и убрать. Угрохав столько сил, Чонгук имел право устать. Его деятельность не тайная, но он хорошо спутал карты, запустил обратный отсчёт для подрыва ублюдков. Сделать первым мнимо падшим Тэхёна - всего лишь начало. Через пару часов другие папы падут замертво по-настоящему. И иже с ними.
Заговорив, Чонгук медленно обрезал узлы. Тэхён вслушивался.
— В восемнадцать Марко поехал отдыхать в Сеул, где и познакомился с твоей матерью. Ты уже знаешь, что она была проституткой. У них закрутился роман. В одну из ночей они зачали тебя.
Тэхён потёр освобожденные кисти и кивнул.
— Лучше бы предохранялись.
— Не говори так, — нахмурился Чонгук. — Потом Марко пригласил её в Катанию и пообещал жениться, но на тот момент она категорически отказалась. Не имея средств на существование, ввязалась в Стидду. Она несколько раз пыталась абортироваться, но всякий раз ей что-то мешало, — Чонгук поцеловал его разодранную коленку. — Ты ей не особо был нужен, а потому один из адептов выказал пожелание купить тебя, когда родишься и принести в жертву нашему отбитому богу.
— И она согласилась? — Тэхён привстал, чтобы размяться.
— Да, ей-то что, — Чонгук скручивал верёвки. — Тебе обещали обеспечить достойную жизнь. Вас забрали в Катанию, когда ты был ещё маленьким.
— Помню.
— И она отдала тебя в сиротский дом, который позже прикрыли. Сначала его обворовывали свои же, потом кто-то что-то не поделил и настучал властям. Там в принципе все дети шли на распределение. Такие же «подаренные», как ты. Но тебе удалось сбежать, когда до них добрались федералы.
— Я очутился на улице, — продолжал Тэхён. — И встретил Марко.
— Между прочим, он узнал, что твоя мать в Катании, отыскал её, уже повёрнутую на религии, и она проболталась. Правда, какая ирония, что родной отец отправил тебя в змеиное логово. Он вроде как хотел проверить Баретти на принадлежность Стидде, и ты так подвернулся вовремя…
— Сука, — Тэхён отвернулся, умываясь бризом.
Чонгук дал ему время прогуляться в одиночестве. Наживка из него в детстве вышла та ещё. Слушать о матери больно. Она не глядя подписала ему смертный приговор.
Они распили на двоих банку энергетика и перекусили сухим пайком. Искупались и, высыхая, целовались на пляже, качались по берегу, облепленные песком; снова ныряли в волны и так горячо обменивались теплом, что не избежали возбуждения. Сочно поцеловав Чонгука, Тэхён осторожно опустился вниз и, предупредив, что не может устоять, принялся отсасывать. Это было так естественно - расслаблять для Чонгука глотку, ощущать его пальцы на макушке, слушая стоны, глотать солоноватую сперму. Любовно лизать его татуировку и возвращаться к истокам.
Опершись на здоровую руку, Чонгук мастурбировал ему, обкусывая шею и ставя засосы, изучая языком рот, пока в набегающей резвой волне не растворился новый оргазм. Зажмурившись под светлеющим небом, Тэхён выгнулся и размяк, прикусывая ему хрящик уха и шепча о том, как приятно.
Они оба попали в настроение, когда могли бы часами говорить и предаваться ностальгии, апатично отзываясь обо всём, что не для них. Но слова заменила теснота и празднество плоти, ссыпающийся по коже песок и дрожь, словно всё заново, впервые. Как та первая гроза и сладость. Тэхён тёрся о бедро Чонгука, жарко вздыхая в его губы, целовал его лицо. Он не мог отказаться от него, ни от одной из его частиц. Как и Чонгук, треплющий его волосы, мажущий губами по щекам.
Скудный выбор. Трудно жить, трудно умирать. И ни того, ни другого не хотелось в полной мере. Гораздо легче убить друг друга одновременно. Но это практически невозможно и волшебно, пока вшито в иллюзию.
Тэхён полагал, что путь предстоит непростой.
— Чонгук… — он коснулся его перебинтованного плеча, но не спросил, кто подстрелил. — Куда мы и зачем?
— В Санто-Доминго, осядем там ненадолго, — честно признался Чонгук. — Я завершу операцию, и когда пойму, что нам ничего не угрожает, отправимся, куда скажешь.
— Ты не за них, — уверенно сказал Тэхён, — ты против.