— Чокнутые? — подсказал Тэхён.
— Да. Вы так торопитесь, аж страшно. Но потом я вижу, что это я, — он сжал кулаки, — я отстаю.
Он пытался сказать, что Чонгук достойнее, он действительно понимал, что они значат на пару с Тэхёном. Несмотря на сопротивление, Тэхён обнял его и прижал к груди.
— Не мели глупостей. Ты не отстаёшь. Будем вместе, наравне.
— Втроём, что ли? — Чимин всхлипнул, стыдливо пряча лицо.
— Втроём.
Ничего фатального, но Чимин видел перед собой туман и, сжимая Тэхёна в объятиях, слишком рьяно тянулся к безумной идее лишить его возможности дышать для Чонгука. В минуту, когда Чонгук вернулся, Чимин стоял в стороне и наблюдал за тем, как он, приятельски ударив Тэхёна в плечо, незаметно погладил по руке. С нежностью. Их взгляды становились другими. Они существовали в том мире, в который Чимин всего лишь боялся войти. Его не спрашивали о том, как сильно душила иной раз обида на родителей, как прочно в нём засела уверенность в клейме одиночества. Он не признавал себя цельным, но и не считал отдельной частицей принятого мальчишками Эдема.
øøø
***
Поездка бесшумна: всё внимание Чонгука приковано к дорожной полосе, отвлекаться на вопросы и разъяснения он не пожелал. Обмерев, Тэхён опасался оборачиваться на Чимина. Просто потому, что не мог признать его присутствие. Когда так долго находишься далеко от искомого, его появление, точно вспышка - вызывает тупиковые чувства. Ни о том, куда они направлялись, ни о том, что наворотил Чонгук - Тэхёну известно не было. Он предполагал, что за провалами в памяти стоят лекарства. По возбуждённому дыханию Чонгука легко определить, что он употреблял, но в пределах разумного, «для разгона крови», как он часто выражался. Половина суток выпала у Тэхёна из головы, тем не менее, оставив кристально ясные мысли.
Они ехали по знакомым местам, объезжая фермерские угодья, и спустя полчаса Тэхён осознал, что не испытывает тревоги. Он доверял Чонгуку не глядя.
— Давно ты на побегушках у Эльмаза?
Продолжая молчанку, Чонгук не почтил ответом. Но на заправке у него наконец-то прорезался голос, глухой и безрадостный, как у замотавшихся продавцов в ночных забегаловках.
— Мы сотрудничали. Около года. Познакомились в одном из твоих клубов: тогда ты ещё не мог знать, кто Эльмаз, и мы позаботились о чистоте слухов, намного позже акцентировав внимание на Армандо. Шейх метил прорезать путь обратно на Сицилию, «возобновить значимость предков», типа того. Я и ещё некоторые недовольные политикой Стидды на тот момент работали над планом её развала. Как-то вышло, что цели у нас совпали. Я счёл этот союз полезным и не прогадал.
Изначально планируя вернуться сюда. Тэхён раздраженно прикусил щёку. Чонгук был у него под носом, как и очевидное подозрение, что Эльмаз не настолько дурак - связываться по оружию с осколком Сицилии лишь по старой дружбе с Юнги. Он преследовал выгоду, но гораздо большую, чем Тэхён мог себе представить.
— Мафия ему тоже мешала.
— Ещё бы, — хмыкнул Чон, скорчив гримасу. — Это как сторожевой пёс. Зажравшийся, правда, но всё ещё способный прихватить за зад. Эльмаз хотел окончательно разобщить провинции, и с нашей помощью ему удалось. Мы начали с Палермо. А дальше он заручился твоей поддержкой, пробрался к будущему мэру Катании, и але оп. Вы с Юнги вовремя напомнили о себе. Иными словами, не сделай вы первый шаг, сделал бы он. Так или иначе, арабский мачо отвалил нам кучу деньжат, и я вот-вот раскидаю их по банкам, — Чонгук взглянул на часы. — Через час начнётся рабочий день, так что… Поднимем Чимина на ноги пока что.
Тэхён нахмурился и демонстративно позвенел наручниками.
— Не пойми неправильно. Ты обездвижен не потому, что я боюсь возмездия. Повода для мести я не давал, — шепнул Чонгук и благожелательно улыбнулся. — Меры безопасности.
— Что с Чимином?
— Жить будет, — коротко ответил Чонгук и вышел оплатить счёт.
Следующей остановкой стал небольшой отель. Сначала Чонгук отнёс Чимина, затем вернулся за Тэхёном. Освободившись, тот потёр запястья и на ватных ногах вошёл в номер, залил ком в глотке водой со льдом и лишь после этого сел рядом с бездыханным телом, похожим на восковое напоминание прежде бодрого и весёлого парня. Никогда - весёлого, но больше любящего смеяться и не доставлять Тэхёну беспокойства. Смотреть на него было по-прежнему больно, и Тэхён мрачно отвернулся, сцепив руки в замок.
Переодевшись, Чонгук склонился над Чимином, чтобы разрезать на нём верёвки. Они лопались, одна за одной. Срез за срезом, и кататонический ступор Тэхёна потихоньку распался. Краем глаза он заметил, как Чонгук ощупывает Чимина и проверяет пульс, удовлетворяясь его физическим здоровьем и отмечая недюжинную выносливость.
— Что мы делаем? — Тэхён рассматривал свои ногти, убиваясь трусостью, которой страдать ещё не приходилось.
— Эй, детка, поздновато для угрызений совести, — усмехнулся Чонгук и замер. — Погоди-ка, что за блядовопросы?
Его парализующий взгляд пришёлся Тэхёну куда-то в затылок.
— У меня должны быть вопросы, Чонгук. Я не понимаю, что происходит. Ты выслужился и продал всё, что у нас было, как будто оно ничего не значило, — интонация Тэхёна набирала обороты, он жаловался и гневался одновременно, развернулся, продолжая осыпать Чонгука обвинением в их несостоятельности. — Я ничего не знаю о Юнги и Хосоке, где они сейчас, что с ними? Какое место я теперь занимаю и что мне, мать твою, следует предпринять. Потому что я приехал на… пепелище. Опять.
Меньше минуты Чонгук недоумённо смотрел на него. Претензии непонятны.
— Выясним отношения позже, — наконец сердито ответил Чонгук, подхватив Чимина на руки. — Хорош болтать. Вымой его.
Безусловно, Чонгук выступал в качестве спасителя. То же самое он благородно сделал и по отношению к Чимину. Тэхён оценил его невозмутимость. Пугающую невозмутимость человека, заключенного в капсулу жидкого азота. Вряд ли он помогал из вежливости и чувства долга, но чем тогда продиктованы его поступки? Желанием искренне облегчить Тэхёну бытие? Стараясь не выдумывать лишнего, сбитый с толку, он перенял Чимина в свои руки, словно младенца, ослабленного долгими родами. Чимин выглядел по-другому, но не из-за ран или обморока, которые превратились в своеобразное украшение. Его глубокий сон вызван не ужасом, а истощением.
Пока Тэхён омывал его, застревая на царапинах и ссадинах, механически полируя сбитые сгибы локтей и израненные колени, ему хотелось плакать, и избавиться от нависающего ощущения провала не удавалось. Он добился возвращения, но кем он будет выглядеть, когда Чимин, прошедший сквозь схожий с ним ад, откроет глаза? Во что он вообще превратился? Чувствовал себя, как переваренный злобным монстром кусок некогда жёсткого мяса, растёкся бесформенной жижей. Пока силился разобраться в мелочах, погряз в сомнениях окончательно. Он стремился сохранить нажитое наследство, не растеряв друзей и не лишившись признания, он скрупулёзно разрабатывал тактику, которая никому не сдалась. Хозяин ли он тому, на что позарился, достоин ли тех высот, на какие рассчитывал взобраться? За него постоянно решали другие. Мать, Марко, сектанты, Чонгук. Его привязывали, и он бежал на эту цепь сам, ковылял к ней хромым, полз полумёртвым, таким беспросветно жалким и ублюдочно ранимым. Разве что, Чонгук бил его по обеим щекам и приводил в чувства, с той же одичалостью кидаясь в жерло вулкана.
Став Ринцивилло, с того первого дня после посвящения, как ему вручили пистолет, он надеялся восстановить справедливость и построить царствие абсолютной любви. Не рая. Никаких возвышенных целей создавать по образу и подобию, но хотя бы по чести, отчасти с элементами свойственной иногда сердечности. И после заручиться помощью святого отца, продолжать кутить и слушать комментарии Чимина с Хосоком, обнимая Чонгука, стоящего по правую руку. Чонгука, что не стал бы осуждать за принципы и не вырывал бы внутренности, напоминая по-животному лихо, что одно место, привязанности и привычки - глупости, к каким Тэхён не расположен. Картина идеалиста, расплавленная внезапным возгоранием, слезала красками в руки, стекая по каждой чёрточке и оставаясь на коже спящего Чимина. Он отмывал его, но чувствовал, что уже поздно. Они испорчены, расколоты. Они двое и Чонгук или лучше сказать, они двое - и Чимин. Может быть, они втроём?