Ашит
Другой берег болот
Три часа назад
Рассекая утренний туман, к Ашиту со стороны деревни двигалась колонна машин с включенными фарами. Впереди шел милицейский уазик, на крыше которого всеми цветами радуги переливались огоньки. Следом двигался армейский грузовик, замыкала колонну белая Нива. Кортеж остановился в нескольких километрах от деревни. Из машин высыпались вооруженные до зубов люди. Они стали выгружать из грузовика большие баулы и складывать один на другой. Затем бойцы с автоматами выстроились полукругом, к баулам подошел человек в штатском. Он внимательно осмотрел аккуратно сложенные баулы и дал отмашку. Несколько человек с канистрами направились к сооруженной пирамиде. С усердием они облили ее жидкостью из канистр. Человек в штатском что-то крикнул, сплюнул и направился к Ниве. Один из бойцов наклонился к баулам и быстро отбежал. Вся конструкция, в три метра высотой, вдруг озарилась красным пламенем, издалека напомнив столь близкий сердцу пионерский костер. Дым от костра тепло и густо стал заполнять утреннюю дымку тумана. Вместе они, подхватываемые легким ветерком, в гармонии понеслись на встречу к болотной живности. Веселых друзей Тумана и Дымку радостно встречали лягушки, крякали утки, и даже старый лось, головой отбивая ритм, давил лыбу на столько, что отвалились рога.
Время Х…
- Значит так. Пока Робин Гуд не распугал нам всех уток надо выдвигаться. Мы с зятем идем на старое место. Альберт, Леха, Алмаз, Карбюраторщик переходят по броду вонючку. Серый… ты куда пойдешь или с нами?
- Не Петрович, я двинусь как обычно, с подхода брать. В сторону деревни короче.
- Лады. Ладно мужики удачи всем… И до открытия никто не стреляет!
- Понятно…
- Что со стриптизером то делать? Здесь оставлять? – улыбка не сходила с лиц
- Иван не мальчик, сам решит что делать. Пошли… Удачи.
- Давай Петрович.
- Где Черька? Ее давно уж нет… - отсутствие собаки тревожило меня еще с индийских плясок Дяди Вани.
- Уууу… б…ь – здесь слова бригадира поняла не только цифровая техника – Зять, двигайся назад, посмотри там повнимательнее. Шибко не кричи… Дядю Ваню спугнешь! – снова раздался смех.
- Его сейчас и призраком убиенного мамонта не спугнешь!
- Давай юморист, ищи, давай. Некогда нам тут языки распускать…
И мы разошлись как в море корабли. Вскоре всех охотников накрыл плотный туман. Пробираться стало труднее, из-за плохой видимости, урчания живота и постоянно натянутой, дебильной улыбки. Радовало одно: тишина, природа и одиночество. Не радовало другое: отсутствие гламурной сучки Черьки. Эта лайка была взята тестем еще с собачьих пеленок. Воспитывалась она в безмерной любви, баловстве, и жрала от пуза деликатесные продукты. Заставить ее теперь гоняться за пахнущими болотами утками не мог никто. Брезгливость ее уходила лишь тогда, когда видела перед собой дольки свежепахнущего навоза. В остальном, собака была очень даже миловидной, с красивой шерстью и симпатяшной, собачьей мордочкой. Отзываться плохо о гламурной сучке в присутствии хозяев, было табу. Но пока меня никто не слышит, я давал волю своему языку
- Эй, порося гламурная, выходи у меня для тебя есть вкусная кака!
- Может сесть и навалить ей кучку свежатенки, авось прибежит…- я осторожно шел и тихо беседовал сам с собой.
- Нет, а что? Действительно, может, унюхает и прибежит,… хотя вряд ли… наверняка заныкалась куда-нибудь и вообще в болота не вошла,… жди, щас, побежит она в болота! Чай в лагерь пошла, доедать оставшуюся колбасу со стола. Сучка крашенная! Не… не будет охоты, туман и гарь, видимость нулевая,… хотя может ветерком к обеду и снесет в сторону. Так куда у нас сейчас ветер-то дует? В сторону лагеря… ну-ка попробуем… - я расстегнул пуговицу от штанов, снял портупею, патронташ, отстегнул котелок, армейские фляги и внимательно осмотрел горизонт на наличие нежданных глаз. Видимость в пределах двух метров.
- Ладно, собрался делать – делай!
Присев на корточки, я продолжал вертеть головой в разные стороны. Дело не делалось. Попытался успокоить себя отсутствием кого-либо в пределах пятисот метров – не получалось. Тогда прибег к психологическому методу – пофигизму. Заставил себя поверить, что все здесь и смотрят на меня, а мне насрать, ведь именно этим я и занимался. Не получалось. Безысходность и дурость собственных действий, а именно конечная цель этих действий, наградили меня истеричным смехом. Под собственный хохот дело сдвинулось с мертвой точки, отчего смех перешел в отборный, клокочущий гогот со слезами радости и ощущением полного даунизма. Дело пошло даже лучше чем предполагалось. Одним словом я хохотал и срал, срал и хохотал.
Облегчение было настолько сильным, что результат вызвал прилив непонятной гордости. Интересно, кто-нибудь, когда-нибудь измерял самую длинную колбаску и есть ли в книге рекордов Гинеса раздел посвященный «гонке» колбасок? Меня поражали не только размеры собственного труда, но и психологическая разрядка. Ощущение легкости, нирваны и катарсиса заполнили мою уставшую, несмотря на молодые годы, душу. Подметил, что оказывается полезно иногда дать себе подобную разрядку, а именно почувствовать себя на минуту не в шкуре социальной единицы, занимаемой определенный статус и место в обществе со всеми вытекающими задачами, планами, обязанностями, а простым, живым существом со своими животными потребностями и свободой. Да, свободой.
Тут я вспомнил, что штаны все еще находятся в боевой готовности ниже колен, но почему-то дух свободы никак не реагировал на сею срамоту. Захотелось раздеться, полностью освободиться от одежды и бухнуться в речку-вонючку. Сняв вещмешок, армейскую робу, болотники и штаны хаки, я предстал перед создателем, в чем мать родила. Именно перед создателем. Я знал, что он смотрит сейчас на меня и умиротворенно улыбается своему сыну. Не рабу божьему Геннадию, а сыну. Слезы вселенского счастья и гармонии покатились из глаз. Стоял, разведя руки в стороны, чуть направив их к небу. Солнечный луч, пробиваясь сквозь туман, касался моего тела и лица, обдавая неземной теплотой. По социальным законам сейчас я не вменяем, и слаб, но я знал, сейчас я как никогда сильный и свободный.
Почувствовав сверх возможности своего духа и тела, я решил воспользоваться только что приобретенными экстрасенсорными способностями и позвать гламурную сучку Черьку
- Иди ко мне живое существо, иди ко мне, другому живому существу, мы с тобой одной крови…
- Уууу б…ь! Ты пидар что ли!.. Уууу развелось пидарасов!!! И что вам баб, не хватает что ли, молокососы! Сосете у своих б…ь! Вот сосунки вампирчики! Те хотя бы кровь, а вы етить вас пидаров сперму… - из-за тумана, показался покачивающийся из стороны в сторону силуэт с полуобнаженным торсом, испачканными в иле штанах, и не понятно, откуда взявшейся, пустой бутылки в руках.
- Дядь Вань ты не правильно понял… я в катарсисе!
- Ты б…ь в чужой жопе ковыряешься, а не в кальрабусе! – старый охотник не унимался, жестикулируя руками, размахивая пустой бутылкой и брюзжа слюной. Перебить или заставить его посмотреть на ситуацию с юмором, явно не удавалось.
- Дядь Вань, я в нирване, стою спокойно и зову собаку…
- Я давно за тобой наблюдаю пидарасня етить!.. Ты б…ь знал, что я тут засел уток нах караулю! Ты еще тама кричал вместе с этими молокососами, чтобы я етить подошел к тебе, а ты пидараскими руками мне червонец в трусы сунешь! Я тебе б…ь щас суну промеж глаз! Я тебе щас твой член синюшный, в твою же жопу засуну етить нах! Вишь, б…ь как про член заговорил, твоя пидарасня отростковая розоветь принялась… уууу етить сука! – дело пахло керосином.
Поняв, что вернуть его мысли в адекватное русло не судьба, я решил использовать психологическую, сбивающую с ног, атаку
- Дядя Вань, ты любил в детстве кувыркаться в сугробе с мальчиками?! – словно актер я стал нарочито заводиться, не давая спуску ветерану Куликовской битвы.
– Иван, сдается мне, ты сам был любителем мальчиков и спровоцировал меня, раздевшись до пояса как бы подманивая! – на этих словах я слегка прикоснулся рукой плеча, покачивающегося и брюзжащего старческого тела.