«У нас в комнате по-прежнему так же пахнет зефиром? Извини, я не успела навести порядок перед уходом, ведь я была дежурной по комнате на той неделе. Кто знал, что я больше не вернусь. Наверное, ты убираешь каждый день в комнате, и по- прежнему стираешь в нашем красном тазике. Помнишь, как я кричала на тебя за то, что твои мокрые вещи, которые ты развесила в ванной, замочили мою косметику. Орала как сумасшедшая. Малышка, ты уж прости меня. Я часто грубила тебе по мелочам.
Непривычно так много писать. Ты же знаешь, я не ученая, как ты. Ни читать ни писать я никогда не любила. Но мне нравилось тебя слушать. Особенно, когда ты рассказывала мне перед сном о том, что прочитала в своих умных книжках. Помнишь, я даже просила тебя зачитывать мне интересные статьи о религиях. Не помню, как называется этот предмет, который ты любила больше всех, но твоя любовь передалась и мне. В течение месяца ты читала мне о всяких религиях, вероисповеданиях, странных обычаях. Я такого за всю жизнь бы не узнала.
Аш, у меня две просьбы, точнеё три, вместе с этой. Да, подруга, наглею на глазах. Первую ты выполнила сейчас, читая мое письмо. Вторую, наверное, тоже: достала пакет с полки и он лежит рядом с тобой. Откроешь его позже. И вот перешла к третьей- пролистай блокнот и достань засохшую розу. Не удивляйся! Видя, как ты засушиваешь розы от своих поклонников, я решила тоже засушить одну розочку из того букета, который ты мне принесла в больницу...»
Ашната нашла засохший бутон бордовой розы и заплакала. Она вспомнила, как выбирала для подруги самые длинные, красивые, самые дорогие розы. Получив желанный букет, Анна поднесла его к бледному лицу, нюхала пышные бутона и радовалась аромату, как дитя. Вдохнув запах каждого цветка, она не отпускала букет. Только, когда Ашната ушла из палаты, она попросила медсестру принести банку и букет поставили в воду.
«...тогда я не поблагодарила тебя. Говорю же, мой сложный характер могла выдерживать только ты. Мой светляк! Нет, сейчас мне хочется быть нежной, поэтому зачеркнув предыдущеё предложение, пишу другое. Мой светлячок! Теперь достань то, что лежит в пакете и читай дальше...»
Вздохнув, Ашната развернула пакет. Перед ней лежала маленькая Библия. Положив Библию на колени, она перекрестилась.
«...не удивляйся, это Библия. Мне подарил её отец, когда я была совсем крохой. Никому кроме тебя я не могу её оставить. Пусть она будет у тебя и напоминает тебе обо мне...»
Слёзы катились по белоснежной коже, оставляя тонкие следы влаги. Девушка не понимала, что происходит с ней. Неужели мир Анны не так далек от её собственного?
«...Аш, только не плачь. Я не люблю соплей, ты же знаешь. Вот наорать, нагрубить это запросто. Но ты другая. Чувствуешь так, будто твоя душа какая-то хрустальная. Ты мой хрустальный светлячок, ничего не попишешь. Малышка, обещай мне, что когда-нибудь отправишься в какую-нибудь восточную страну и зароешь там мою засохшую розу. Мне все равно в какую, главное, сделай это для меня. Ты не знала, конечно, откуда тебе было знать, но я приняла ислам. Когда ты читала мне об этой религии, мне было все интересно. Красивые у их женщин наряды, сексуальные танцы живота, а сколько золота дарят женам их мужья. В общем, я загорелась этой мечтой. Подруга, я не прошу о понимании. Ты все равно не поймешь. Но я расскажу. Мать крестила меня как бы между прочим. Мне было лет пятнадцать, но я ничего не знала о христианстве. Мать сказала, что купит мне большую пиццу, если я пойду с ней в Церковь и покрещусь. Сейчас я понимаю, что это было жестоко. Нельзя так поступать с человеком. За кусок пиццы предопределять его судьбу. Как говорится, что было-то прошло. Когда ты читала мне о всех религиях, я почувствовала что-то общеё с той, которую выбрала для себя. Меня ничего не останавливало, вот я и пошла в мечеть, там имам мне всучил длинную молитву, сказал выучить её. Я заучила её, как стих, правда так ничего и не поняла, прочитала ему и он сделал меня мусульманкой. Все так просто. Но это был мое решение. Никто меня не тащил за уши, не предлагал пиццу или торты взамен. Я была счастлива своим выбором...»