Земля впереди напоминала огромный живой ковёр, который чем дальше, тем больше бугрился холмами, пока далеко справа не превращался в огромные каменные горы, внизу покрытые зеленью, а наверху сверкающие белым. Влево стена обрыва тянулась, насколько хватало глаз. Неровные пятна леса, где-то темнее, где-то светлее покрывали всё обозримое пространство, и ничего похожего на Сурайю или то место, куда мы должны завтра прийти, я не видела.
Дракса начал снижаться, и я с сожалением подумала, что чудеса закончились. Вряд ли ещё когда мне придётся прокатиться на Игвиле. Это сейчас всё так сложилось, что он меня вместе с Джастером спас. А если бы не это…
Игвиль завис над травой, поднимая крыльями ветер, а затем разом приземлился на обе лапы. Сидя на его шее, я почти доставала ногами до земли.
— Слезай, ведьма, — холодно поторопил меня Шут. — Дай ему отдохнуть.
Я торопливо спрыгнула и, оглянувшись, поняла, что Джастер прав. Игвиль лёг на траву, распластал крылья и выглядел заметно уставшим. Шут сел рядом с ним на землю, дракса положил голову ему на колени и закрыл глаза, пока хозяин ласково гладил его по чешуйчатой шкуре.
— Займись ужином, ведьма, — не глядя на меня, бросил Шут. — Не стой без дела.
Я сердито поджала губы, но мне ничего не оставалось, как отправится к нашему лагерю, а Джастер что-то негромко и неразборчиво говорил драксе.
Пока я варила кашу, Шут так и сидел в обнимку с Игвилем, наглаживая Живой меч.
«Маленький он ещё, испугался…»
Испугался… Опять испугался из-за одной глупой ведьмы, которая чуть дважды… Нет, теперь уже трижды едва не отправила его хозяина в сады Датри. И не важно, то Джастер тогда сам хотел умереть. Сейчас-то он умирать не собирался…
Хотя Игвиль и подрос, но, наверное, по своим волшебным меркам по-прежнему оставался маленьким. Вон как он боялся летать и Джастер его уговаривал… Если бы Шут не упал с обрыва, кто знает, захотел бы дракса полететь спасать глупую ведьму… Это за своего хозяина он в огонь и в воду, а я…
Игвиль ведь так и не простил меня за Шемрок. А теперь к моим проступкам добавился ещё один…
И что я запаниковала? Не уронил бы меня Джастер, в самом деле. У него силы хватит меня одной рукой удержать…
Только в тот момент я об этом совсем забыла. Потому что решила, что сейчас упаду вниз.
По-прежнему не доверяю я им, так выходит…
Но почему? Почему⁈
Когда каша сварилась, я наполнила наши миски и отнесла Шуту, так и сидевшему в обнимку с драксой. Игвиль спал, положив голову на колени хозяина, а сам Джастер смотрел на разливающийся над морем закат и о чём-то думал.
Миску с кашей он взял не глядя и ел молча. Я села в нескольких шагах от них и, пока ела, тоже любовалась удивительной красотой вечерней зари над бесконечным и изменчивым морем, частенько забывая донести ложку до рта.
Хотя каша остывала на ветру, это было не важно. Завтра мы уйдём отсюда, и навряд ли я когда-то снова увижу подобное. Как Джастер мне сказал на нашей прогулке: очень красиво, хочу запомнить…
Теперь я понимала его. Я тоже хочу запомнить эту удивительную, божественную красоту…
Когда последние лучи солнца погасли, почти сразу вокруг сгустилась тьма. Только над головой сверкали бесчисленные звёзды, да теплился вдалеке наш костёр.
Край обрыва исчез в этой черноте, и я теперь боялась встать и пойти обратно, чтобы случайно не навернуться, как выразился Шут. Хотя я не на краю сидела, да и костёр видно, но всё равно боязно…
— Пойдём.
Перед моим лицом появилась ладонь, и я благодарно ухватилась за неё, как за спасение. Игвиль по-прежнему спал. Кажется, полёт с нами и в самом деле не простое занятие…
В молчании мы дошли до костра, и, пока Джастер ходил к озерцу мыть наши миски и проверить лошадей, я думала, что же мне делать.
Потому что дальше так жить я не могла.
Когда Шут вернулся и достал из сумки очередную веточку для игрушки, я не выдержала.
— Джастер… Почему ты сказал, что я тебе не доверяю?
— А разве это не так? — он придирчиво рассматривал веточку. — Ты не доверяешь сама себе. Как ты можешь доверять кому-то другому?
Не доверяю себе⁈ Что за глупости⁈ Конечно, я себе доверяю!
— С чего ты⁈…
— Ты помнишь своего отца и свою мать? — невозмутимо перебил он меня. — Любишь их? Уважаешь? Что ты вообще знаешь про них?
Люблю? Уважаю? Тех, кого не помню, и в сознательной жизни никогда не видела?
— При чём здесь это⁈ — я изумлённо уставилась на него. — Какое отношение…
— Самое прямое, ведьма. — Спокойно ответил он, обстругивая кору. — Отец и мать — это врата, через которые душа приходит в мир. Они — главная опора в жизни каждого человека, через них ты получаешь силу и поддержку от своего рода. Как родник наполняет ямку в земле, чтобы потом течь дальше ручьём и рекой, так и род наполняет человека, чтобы через него продолжиться в будущем. Глядя на мать и отца, девочка учится быть женщиной и доверять мужчинам, а мальчик учится быть мужчиной и доверять женщинам. Это основа, краеугольный камень, чтобы построить свою жизнь. Не веря в себя, не веря другим не создать семьи, не вырастить детей. Можно, конечно, только получаться будет плохо, и счастливыми в такой семье никто не будет. У ведьм и вовсе не принято заводить семью. Вспомни, когда мы встретились, ты не верила в себя как женщина и как ведьма. Ты постоянно сравнивала себя со своей наставницей и во всём стремилась ей подражать. Сейчас ты немного узнала о своей силе и стала уверенней в своём даре, но не в том, что можешь быть интересна как женщина, а не как ведьма. Мужчины для тебя по-прежнему всего лишь развлечение, прислуга и любовники, которых легко прогнать и легко вернуть. И ко мне ты относишься так же. Но я — не все, ведьма. Моё терпение кончилось. Дважды я прощал тебя. В третий — не стану. Можешь потом хоть со скалы с разбегу прыгать, дело твоё.
Я только молча тискала юбку, потому что сказать на справедливые упрёки было нечего. Стыдно, горько и очень больно… От последних слов в душе и вовсе вдруг поднялся такой глухой комок неожиданной обиды и страха, что даже дыхание перехватило, а в глазах стало мокро.
— А как же тогда эта самая твоя судьба⁈ Ты же го…
— Моя судьба — не твоя забота, ведьма. — холодно срезал Шут. — Лучше думай о своей. Я предупредил.
Я молча глотала слёзы, понимая, что всё. Никакие мои уговоры на него больше не подействуют. Он не лгал. Никогда не лгал. И всегда исполнял обещанное. Значит, мне больше нельзя так ошибиться.
— П…прости…
Джастер даже бровью не повёл. Что ему от моих извинений…
Сидит вон и игрушку вырезает, как ни в чём не бывало… А я опять реву, как девчонка…
— Кто тебя воспитывал до того, как тебя забрала твоя ненаглядная Холисса? Кто тебя любил и баловал? — внезапно спросил Шут, перебивая моё настроение.
Я вытерла мокрое лицо рукавом, задумавшись над неожиданным вопросом. Кто меня любил и баловал…
Холисса заменила мне мать, но никогда не была ей. Она воспитывала меня, растила, кормила и учила, и всегда говорила, что я — будущая ведьма и её ученица. Она учила меня быть ведьмой, а не женщиной. И обходится с мужчинами учила как… как ведьма. Напоила зельями, развлеклась и бросила ненужное. И я… я старательно повторяла это за ней. Повторяла, даже понимая, что так делать не стоит. Уж не с Джастером точно.
Любила ли она меня…
После случившегося в Шемроке я уже не была уверена ни в чём.
«Помните, вы говорили, что она вам как матушка почти»…
— Я никогда не думала об этом, — тихо пробормотала я, не поднимая головы. — Я не помню родителей. А теперь даже не знаю, любила ли меня Холисса…
— Любила и любит, — негромко ответил он. — Можешь не сомневаться. Она за тебя даже мне голову оторвёт. По крайней мере, попытается.
Я невольно улыбнулась, вспомнив «обидишь мою девочку — прокляну так, что ни одна ведьма не поможет».
— Значит, она для меня стала матерью? Мне надо делать, как она? Но ты же говорил…
— Ты очень много твердила мне о традициях, ведьма. Но ничего не знаешь про то, как они появились. Дар ведьмы передаётся по праву крови, от матери к дочери. Так сохранялась и приумножалась сила рода и сила дара, так передавались и приумножались знания. Здоровое дерево даёт обильные урожаи. Но когда дереву обрубают ветви — оно истощается и однажды умирает. После Битвы богов ведьмы встали на защиту людей от демонов и прочих тварей, выживших после битвы. Ведьмы погибали в сражениях, а их дети, если выживали, оставались необученными сиротами, чей дар не помогал людям, а вредил. Это породило ненависть среди простых людей, во многом утерявших свой дар. Детей с тёмным даром начали преследовать и убивать, а их отцов клеймили и изгоняли из деревень и городов. Тогда ведьмы решили поступать иначе. Ради безопасности близких и сохранения дара они отказались от мужей и семьи, и стали отдавать своих детей на воспитание чужим людям. А чтобы ребёнка не убили и не обижали за ведьмовскую кровь — оставляли ещё и деньги. Когда у ребёнка прорезался дар — его забирала в обучение любая ведьма, оказавшаяся поблизости, и учила тому, что умела сама, невзирая на способности ученика. Но отрезанная ветвь плохо приживается на чужом дереве. Ребёнок, не знающий своих корней и своих предков, вырастал слабее, чем мог бы. Дар мельчал. Знания терялись. Демоны были побеждены, но традиция уже прижилась и осталась. Так вырождались сила и магия. Ради сиюминутной выгоды ведьмы отказались от поддержки своего рода, но в итоге сделали только хуже. Это традиции, которые ты так ценишь и защищаешь. Твоя Холисса учила тебя быть ведьмой, как учили её. И ты шла по её стопам, пыталась ей во всём подражать, имея совсем другой дар. Вспомни, куда это тебя привело, ведьма.