Дорога к дворцу эмира заняла не так много времени. Люди при виде нашего отряда разбегались в стороны, но я не слышала, что они говорили, если говорили — слишком далеко, да и шумно было вокруг.
Уже скоро мы вышли на широкую улицу, вымощенную камнем, а по ней на широкую площадь, где я увидела высокую стену с закрытыми воротами. Из-за стены виднелись голубые купола с золотыми звёздами. А вот шпилей чёрного храма я не заметила.
Может, этот суд обойдётся без служителей Сурта? Ведь Джастер не хочет, чтобы тайна Ашу Сирая была раскрыта, а любой Взывающий сразу поймёт, кто перед ним, так он сказал…
В следующий миг мне стало не до размышлений.
Огромные ворота приоткрылись, и нам навстречу выехал вооружённый всадник в богатой одежде. Садир поднял руку, останавливая своих воинов и дожидаясь всадника. Я остановилась, и Шут едва склонил голову, давая понять, что он меня слушает. Я тихо прошептала Джастеру о том, что происходит. Он едва заметно кивнул. Наша охрана косилась, но никто ничего не сказал. Похоже, в парне я куда больше походила на поводыря слепого калеки, чем на женщину маджан, умеющую сражаться не хуже мужчин.
— Что происходит, Садир? — громко спросил всадник, гарцуя на своём скакуне. — Неужели ты решил вспомнить своё прошлое и взять дворец эмира штурмом? Не слишком ли мало у тебя воинов для этого?
Садир громко рассмеялся незатейливой шутке, и наши стражники подхватили смех.
— О нет, досточтимый Касим! У меня есть то, что обрадует нашего повелителя!
Всадник посмотрел поверх голов окруживших нас воинов и снова рассмеялся.
— Я вижу, ты привёл слепого «духа пустыни» и его дикую кошку, о которых говорят на улицах? Воистину, Тёмноокий благоволит тебе сегодня, Садир! Эмир будет рад этому развлечению!
С этими словами всадник развернул коня и поскакал обратно к воротам. Садир махнул рукой, подавая знак, и мы с Джастером пошли навстречу нашей судьбе.
Если бы не тревожные мысли и дни, проведённые в «тени», наверное, я бы застыла на месте с открытым ртом, как деревенская девчонка, поражённая размерами и великолепной отделкой дворца эмира.
Однако я уже успела многое увидеть, и давно поняла, что здесь было принято украшать дома внутри намного богаче и искуснее, чем они выглядели снаружи. Впрочем, даже вновь поднявшаяся тревога за нашу судьбу не мешала мне поражаться размерами, богатством и красотой отделки дворца.
Дворец был огромен. Мы прошли через широкий, с целую площадь, двор, украшенный цветами и деревьями, затем вошли под своды широкой и высокой галереи, каменные колонны которой были выточены из голубого и белого камня, а арки и стены покрыты искусными узорами.
Наших охранников сменила дворцовая стража во главе с тем самым Касимом, и только торжествующий Садир всё также шёл вместе с нами. Каменный узорный пол приятно холодил ноги через подошвы сапог, а посох Джастера мерно и негромко постукивал, словно мы мирно прогуливались, а не шли на суд эмира.
Мы миновали огромный пустой зал, в котором высокий потолок подпирали множество тонких колонн из полированного дерева, и вошли в другой зал, двери которого охраняла стража.
Там нас уже ждали.
Сам зал был не так велик, как предыдущий, — в длину и ширину он не превышал пятидесяти шагов, — зато очень богато украшен. Пол, потолок, стены — всё было в изящных цветочных узорах, золотые светильники были на стенах и стояли в нишах, высокие арочные окна завешаны тонкими прозрачными тканями. Напротив входа — возвышение, к которому вели три ступени, на них — золотой трон, усыпанный драгоценными камнями. На троне восседал сам эмир — пухлый человек, в одежде, чью цену я не смогла бы назвать даже приблизительно, потому что ткань была заткана серебром и золотом, и расшита драгоценными камнями. На голове эмира красовался огромный белоснежный тал-лисам, украшенный алым камнем и ярким, красивым пером какой-то птицы.
У ступеней трона с каждой стороны сидели несколько мужчин в богатых одеждах. Когда мы вошли и двери за нами закрылись, один из мужчин поднялся и с поклоном обратился к эмиру.
Советник долго и витиевато распинался о преступлениях презренного сына песка и ветра, обвиняя Джастера в том, что он провозгласил себя элрари и вёл непростительные речи про султана и эмира. Эмир лениво зевал, делая вид, что слушает, задумчиво поглаживая жидкую бороду, и оживился только к концу речи, когда советник предложил устроить суд и казнь немедленно.
Всё это время Садир украдкой бросал торжествующие взгляды на Шута, но тот по-прежнему не высказывал ни малейшего следа страха или тревоги. Я же поняла, что начальник городской стражи не раскрыл своему эмиру, кто такой Джастер на самом деле. Выходит, своё прозвище Садир получил не зря и намеревался после казни получить награду султана за голову Машнун-Маюты единолично…
— Что ж, мудрейший Ингумах, нам всё понятно, — эмир сел. — Какую казнь ты предлагаешь для этого преступника?
Советник не успел ничего сказать.
— Есть ли здесь Взывающий к Тёмноокому? — внезапно и громко спросил Шут.
— Зачем он тебе, слепец? — эмир удивился настолько, что жестом остановил нашу охрану. — Мы судим тебя за твои преступления перед лицом нашего султана.
— Я слышал, что по приказу султана на любом суде должен быть служитель Сурта, — спокойно ответил Джастер. — Иначе приговор не считается законным.
Лицо эмира недовольно скривилось, но он всё же махнул рукой, подзывая слугу.
— Скажи мудрейшему Байрузу, что мы желаем видеть его на этом суде. И пусть поспешит, приближается обед, а этот злодей и преступник ещё не осуждён.
Взывающий явился довольно скоро. В чёрной мантии, с полумесяцем на груди, капюшон не скрывал молодое надменное лицо. Всем своим видом он выражал недовольство и высокомерие.
— Эмир благодарит почтенного Байруза за то, что он почтил своим визитом этот суд, — сказал ему Ингумах. — Мы судим этого «духа пустыни», преступника, провозгласившего себя элрари, за его лживые и непочтительные речи.
Я же смотрела на фигуру в чёрном и не могла понять, почему это служитель Сурта так спокойно и пренебрежительно смотрит на Джастера. Шут же говорил, что любой Взывающий сразу поймёт, что он Ашу Сирай…
Но ничего спросить, как и шепнуть Джастеру о своих наблюдениях я не могла.
— Мой повелитель, Взывающий к Тёмноокому здесь, — тем временем продолжил советник. — Теперь приговор будет законен. Желаешь ли ты что-то сказать в своё оправдание, презренный сын песка и ветра?
— Желаю, — ответил Шут и тут же продолжил: — Кто из почтенного суда будет отрицать, что Сурт Тёмноокий имеет божественных мать и отца? Кто будет отрицать, что Тёмноокий — почтительный сын своих родителей? Кто будет отрицать, что за беспристрастное следование своему долгу он стал Повелителем жизни и смерти людей?
— Никто не станет этого отрицать, слепец! — раздражённо воскликнул Взывающий. — Зачем ты говоришь нам то, что известно любому разумному человеку⁈
— Верно ли я понял, что никто не станет отрицать, что Великая Мать Мира является матерью Тёмноокого Сурта и он получил свою силу из её рук? — невозмутимо продолжил Шут.
— К чему ты клонишь? — напрягся и Садир, чуя подвох. Точёные ноздри расширились, а чёрные глаза горели огнём. — Уж не желаешь ли ты стать служителем Тёмноокого, надеясь избежать заслуженной смерти? Разве у тебя есть дар, чтобы служить ему?
Я снова покосилась на Шута. Он же говорил, что не станет прятать свой дар! Тогда почему…
— Народ маджан почитает Великую Мать и Небесного Отца, и уважает их детей, но не служит им, — спокойно ответил Шут. — Я служу Великой Матери, и я покинул земли маджан, исполняя её волю.
Лица Садира и Взывающего слегка потемнели, и я поняла, что эти двое уже догадались, куда клонит Джастер.
— Воля Великой матери — закон для её детей. Тёмноокий не станет мешать тому, кто исполняет волю его матери, но безжалостно покарает тех, кто препятствует этому исполнению. Поэтому я хочу спросить мудрейшего эмира, готов ли он и все, здесь присутствующие, заплатить такую цену?