...Когда наступило лето, наш владыка наконец уступил моим мольбам и подписал указ о моем переводе из Введенского. Больше я Василису не видел. Лишь недавно узнал по случайной весточке, что тихо и мирно отошла она ко Господу.
Вот и весь рассказ, видимо сбивчивый и досадно неполный, где автор даже не потрудился набросать портрет своей героини. Можно потратить еще добрую сотню слов, живописуя каждую морщинку, однако портрет этот вряд ли так уж существенен. Василису отличало от прочего большинства как раз самое что ни на есть типическое: черный платок, тесно облегавший голову, старые боты или валенки, смотря по погоде, темная, ветхая, но всегда опрятная одежда... Таким же опрятным виделось и ее лицо, которое можно было бы назвать невыразительным, если бы не собранность и строгость старческих губ, не общее выражение внутренней воли, подчеркиваемое военной прямотой, упрямством стати ее девяностолетней фигуры. Облик ее понемногу утрачивает в моей памяти конкретные черты, все более сливаясь с неким общим типом подлинной старушки-церковницы, столь характерным для недавней эпохи и почти исчезнувшим ныне, с типом, к которому в полной мере относятся слова Господа, обращенные к Нафанаилу: Се воистину Израильтянин, в немже льсти несть.
Стоит открыть одну из распространенных ныне книжек писем или жизнеописаний старцев, мучеников и исповедников российских новейшего времени, и непременно попадется на глаза фотография, как правило, любительская, неважного качества. На фоне пыльной листвы у какого-нибудь фигурного штакетника стоит старец С. или игумен Н. со своими духовными чадами, чаще всего женщинами. Эти образы безымянных матушек есть не что иное, как коллективный портрет нашей веры со своим неповторимым историческим опытом. И Василиса для меня стала в своем роде общим знаменателем всех этих безвестных стоялиц, обступающих своими худенькими плечами и своей несокрушимой преданностью своего старца, свою Церковь, своего Бога...
Асина память
Когда подолгу живешь в одиночестве в какой-нибудь глуши, поневоле приучаешься сразу же определять звуки, различая их по месту возникновения и характеру. Долгие периоды вынужденного сидения в безлюдном месте при лесной кладбищенской церкви порождали чувство хронического ожидания, ожидания вообще: похоронных процессий, бабок к службе, грядущих праздников, каких-то передач и весточек, но, конечно, прежде всего, приятных сюрпризов в виде приезда кого-то из близких людей.
Однажды декабрьским вечером я сидел на диване и читал книгу, впрочем, не очень внимательно, а больше для того, чтобы скоротать время перед сном, от этого занятия меня вдруг отвлек гул проезжавшей по тракту машины. Там, впереди, следовал поворот на село, поэтому я провожал слухом далекий рокот, ожидая, когда автомобиль свернет, но машина проехала дальше по дороге, ведущей к церкви. Вскоре шум мотора и шуршание шин по снегу раздались уже под моими окнами. Обеспокоенно забрехал в сенях пес Умка, а я, не дожидаясь стука в дверь, сам вышел навстречу неведомым гостям.
Оказавшись во дворе, я увидел возле порога мужчину и девочку. Мужчина, к моему удивлению, был в милицейской форме и, как выяснилось, являлся участковым нашей округи. Он приехал познакомиться со мною, новым священником. Милиционера, старшего лейтенанта по званию, звали Василием, а его дочурку, девочку лет четырех или пяти, — Асей.
С непосредственностью, свойственной некоторым детям, проводящим много времени в обществе взрослых, которые балуют их избытком внимания, Ася чувствовала себя в чужом месте совершенно свободно и раскованно. Она влетела впереди нас из сеней в дом в распахнутой шубке, разрумянившаяся с мороза, забежала на кухню, развернулась на одной ножке и понеслась по комнате. Там ей попалась на глаза дремавшая па диване кошка, и девочка бросилась тормошить ее. Отец ей не препятствовал, я — тем более, поэтому Ася на некоторое время была предоставлена самой себе и, надо заметить, совсем не мешала нам свободно поговорить о делах, которые привели участкового ко мне.
Василий, со степенной деликатностью присев на край дивана, расспрашивал, спокойно ли у церкви по ночам, не бродят ли подозрительные личности, не обижает ли кто. Он добавил, что дежурная бригада по ночам часто заворачивает в мою сторону и, в общем, причин для страхов нет. Я, конечно, обрадовался его словам, они меня поддержали. Когда участковый поднялся, сказав, что больше не хочет отнимать у меня времени, я принялся искренне уговаривать его задержаться и попить чайку.
— Ну, если вам не в тягость, то, пожалуй, не откажусь...