На слова своего товарища отец Валентин наморщил лоб и нос и невесело улыбнулся:
— Видеть разом столько священства — нелегкое испытание для моих нервов.
Оба рассмеялись и на какое-то время вновь замолчали.
— Слушай, отче, — обратился отец Петр к другу, — говоря по правде, я теряюсь от мыслей, которые никак не идут из моей головы. Что такое современное священство? Куда мы все идем? Посмотришь кругом — если бы не последние старухи, наши церкви оказались бы пусты, а о чем мы толкуем на собрании? О единообразии при чинопоследовании венчания! Кстати, ты заметил, чем был мотивирован выбор столь актуальной темы? Как там вещал этот протоирей Перламутров? Фамилия-то какая...
— Он говорил, что некоторые люди обращаются в епархию с недоуменными вопросами, — напомнил отец Валентин. — Они-де приходят к друзьям в гости, смотрят видеозаписи их венчаний и обнаруживают, что им священник обручальные кольца надевал иначе, что если их просто брали за руки и водили вокруг аналоя, а у их знакомых предварительно полотенцем связывали руки... Все это порождает у венчавшихся неоправданные сомнения: возможно, их обвенчали «как-то не так» и потому они живут неладно — муж гуляет на стороне и пьет, впрочем, жена тоже хороша... И все это происходит, разумеется, оттого, что им руки как следует не обматывали. Насущнейшая проблема для епархиального собрания, особенно если учесть, что эти люди в большинстве своем бывают в церкви сначала на венчании, потом при крещении детей и, наконец, при собственном отпевании... Храмы действительно пусты. Хотя, по сути, я с тобой согласен — это не их вина, а скорее наша.
— Зачем же нас всех собирали?
— Отец, наше ли это дело — вопрошать? Мы с тобой сидим в глуши, носа оттуда не кажем, а тут выбрались в свет, послушали, посмотрели, как люди живут, ощутили, какие ветра дуют...
— Ну и какие же ветра нынче дуют? — не оценил сарказма приятеля отец Петр.
— Я так зрю, что собрали нас скорее для того, чтобы на всех вместе посмотреть сверху. Может, у нас какое несогласие, может, мы ропщем?
Отец Валентин, повернувшись к боковому окну, вспоминал фрагменты прошедшего собрания и пытался уяснить себе причину беспокойства, угнездившегося где-то в глубине сердца. Он и сам не заметил, как оно возникло, и уже в машине вдруг ощутил, что ему как-то не по себе. Кажется, он упустил из виду нечто очень важное. Этим важным могла быть не проклюнувшаяся, не сформировавшаяся до конца мысль, отчего в душе копилось чувство досады.
Отец Петр заезжал в Волчанку за отцом Валентином, сделав крюк в полсотни километров. За дальностью расстояния они сильно запоздали к началу собрания. Приехав, отцы поспешили в кафедральный собор, где в боковом приделе секретарь епархии архимандрит Евгений отмечал в списках прибывавших священников. Эти самые списки, обрамленные витиеватыми виньетками, как запомнил приметливый отец Валентин, были изготовлены не без изящества и распечатаны на лазерном принтере. Ничего удивительного — в приемной отца Евгения стоял компьютер, по монитору которого в режиме ожидания бежала строка Иисусовой молитвы: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго».
Как же легко и непринужденно вошла в обиход начальства компьютерная техника, факсы и радиотелефоны! Время от времени отец Валентин обнаруживал в почтовом ящике послания из епархии — размноженные на ксероксе сообщения о кончине кого-то из священства, о назначениях и переводах, указы о ценах на требы, проповедь архиерея к празднику Рождества или Пасхи... Не без волнения, в котором таилась толика малодушия, он торопливо вскрывал конверт и спешил пробежать глазами содержание.
Отец Валентин не мог бы объяснить, чего он, собственно, всякий раз боялся? Внезапного перевода, разбирательства по анонимной жалобе, требования срочного финансового отчета? Уяснив содержание письма и успокоившись, он всегда перечитывал послание по второму и третьему разу, всматриваясь в уже знакомый документ как в абстрактную картину, полную скрытых смыслов. Он хорошо знал людей, составлявших эти документы, и нередко бывал на приеме у архиепископа, но, изучая листок, на котором были отпечатаны его сан и имя, а внизу красовался фиолетовый росчерк владыки, крест и полное архиерейское имя, все равно изумлялся, что владыка, этот величественный, недостижимый по положению и пастырскому опыту человек, архиерей (один официальный перечень именований чего стоит!), подписываясь под посланием, без сомнения, представлял себе его — обыденного, малоприметного иерея Валентина.
В огромных покоях трапезных палат кафедрального собора, внутри центрального нефа на расставленных скамьях разместилось не менее сотни лиц из «священнического и монашеского чина». На солее под иконостасом были расставлены столы и кресла для владыки и членов епархиального совета. На левом клиросе, за бортиком из точеных балясин, отделявших их от мужского духовенства, удобно поместились три игуменьи — две еще относительно молодые женщины и одна грузная старуха, игуменья Мисаила. Она властно восседала, напустив отрешенную суровость на желтоватое, грубо слепленное лицо, приподняв локоть и крепко ухватившись полной рукой за перильце, ограждавшее клирос. Ее широкая кисть была перехвачена рядами черных четок с сердоликовыми камешками на каждом десятке...