Мотылек
Ездил в Сергиев Посад, вернулся в десятом часу вечера. Мороз — под тридцать! Зашел в дом, включил свет на кухне, взял ковш из ведра напиться и заметил, что на поверхности воды что-то трепещет. Пригляделся: Бог ты мой — мотылек!
Целый день я протопал по заснеженному городу мимо покрытых розоватой штукатуркой стен, мимо домов с заиндевевшими окнами и людей с красными лицами, мимо монахов, кутающихся в вязаные шарфы и богомолок в пуховых платках, покрытых от дыхания изморозью; я дышал в застекленевшие усы, окончательно уверовав во всю эту зиму, а тут такое чудесное явление...
Попытался было ухватить его пальцами, да побоялся повредить хрупкие крылышки. Зачерпнул ковшом и осторожно слил воду, оставив мотылька на ободе. Похож на сложенные бледно-зеленые лепестки. Бережно перенес его на тряпицу. Единственное место, приличествующее этому невесомому существу, — цветок. Но у меня дома всего один цветок, да и тот — алоэ. Впрочем, все же зеленое растение, хотя бы какая-то ассоциация с весенним теплом...
Я перенес свою находку в горшок со столетником. Он уже заметно прижился и устремился вверх, рядом с ним даже начала пробиваться какая-то хилая травка. На нее-то я и усадил мотылька. Он ухватился лапками за стебель и принялся сушить свои крылышки.
Утром я поспешил посмотреть на него. Он все так же держался за травинку, но уже оживленно шевелил белым усом. Днем я был в школе, затем ездил соборовать старушку, так что вернулся лишь к вечеру. Вспомнил, что у меня в доме — гость и пошел к окну справиться. А мотылька в горшке и след простыл.... Откуда он взялся и куда пропал, совершенная для меня загадка.
Похоронили
Хоронили матушку Антонину. Все удивлялись тому, что всю ночь с вечера мело и пуржило, пока отпевали, ветер яростно сотрясал хлипкие оконные рамы в церкви, а к выносу все стихло. Когда выходили из храма, ветер унялся окончательно и опустилась удивительно теплая тишь с веселым щебетом птиц.
Целый час мы неторопливо брели вслед за грузовой машиной, в которой был установлен гроб. С открытого борта два мужика по местному обычаю бросали на дорогу еловые ветви. Я шел прямо за гробом, за мной следовало великое множество старых бабок — то по двое, то по трое. Взявшись под локти, как на празднике, они брели и пели: «Со святыми упокой...» Когда опускали гроб, пошел легкий снежок, опадая пухом на черные комья земли. Едва опустили домовину и я высыпал в могилу пепел из кадила, как снова поднялась метель и мощные снеговые заряды закрыли село от кладбища.
Мальчишке Теме-пономарю захотелось проводить Антонину. «Я, — говорит, — никогда еще не бывал на кладбище, можно мне тоже пойти?» По пути к церкви малец увлеченно рассказывал о своем сне, приснившемся накануне, в котором он отчаянно дрался с каким-то Сережкой, да и сам сон был лишь продолжением его вчерашней с ним ссоры. В ответ я рассказал ему свой сон.
Мне снилось, что я стою в храме, но не в своем, берендеевском, а в каком-то ином месте. Освещение неяркое, с затемнениями, как бывает в церквях с приделами и закутками. При входе стоят бабушки в ожидании отпевания. Мне известно определенно, что они стоят именно за этим, а я должен отпевать. Привычным шагом направляюсь в служебную комнатку у алтаря, чтобы облачиться. Тут меня вдруг осеняет: да я же умер! Я захожу в помещение, вижу гроб и в лежащем в нем покойнике узнаю себя. Рядом со мной стоит Антонина, мы киваем друг другу. Она читает не то псалтирь, не то канон... Тот, другой умерший «я», лежит в черной скуфье и в подряснике. Его лицо очень бледно.
«Не могу же я отпевать самого себя!» — вырывается у меня. А покойник, лежащий в гробу, то есть тоже я, незаметно для окружающих открывает правый глаз, смотрит на меня и закрывает опять... Вот и весь сон, сам не знаю, к чему бы он мне приснился?
— Вы, батюшка, уже так наотпевались, что вам только похороны и снятся! — по-своему разрешил загадку Тема. Сон мой изрядно его позабавил.
Одинокая
Встретил по дороге бабку Марфу. Я возвращался с Центрального поселка, с треб, а она — из магазина, ну и остановилась на обочине передохнуть. Ей уже восемьдесят лет.
Этот мартовский день выдался ветреным, но солнечным и теплым. Ветер разбросал по синему небу клочья облаков. Снег еще лежит на болоте, на полях, пятнами посверкивает между кустами и деревьями, белеет, как косточки на свежей черной земле, но из-под снега на кочках уже выпросталась прошлогодняя сухая куга. За пустырем, на железнодорожной линии, гулкими молотками бьются на сцепке вагоны. Кругом стоит грохот, а над головою ярится свет. Под порывами ветра он набирает силу и слепит глаза. Сердечникам в такой день тяжело; плохо и людям, чувствительным к магнитным бурям.