Госпожа д'Этамп заговорила первая.
– Ну вот, мой юный друг, вы и вернулись под власть родителя,– начала она тоном, в котором, несмотря на всю мягкость, звучала скрытая издевка.– Но прежде всего позвольте мне выразить восхищение вашей смелостью. Вы… вы необычайно смелы для своего возраста, дитя мое!
– О, сударыня, это потому, что мне помогает бог,– просто ответила Коломба.
– О каком боге вы изволите говорить, мадемуазель?.. А-а! Очевидно, речь идет о Марсе!– сказала герцогиня, иронически щурясь, как она привыкла это делать при дворе.
– Я знаю только одного бога, сударыня. Бога доброго и милосердного, который заповедал богатым быть щедрыми, а великим– смиренными. И горе тем, кто не признает его, ибо настанет день, когда и он не признает их!
– Превосходно, превосходно, мадемуазель! – воскликнула герцогиня. – Да и время сейчас вполне подходящее для проповедей. Я от души поздравила бы вас с талантом проповедницы, если бы не считала, что все это лишь наглая попытка приукрасить бесстыдство вашего поступка.
– Я не собираюсь перед вами оправдываться, сударыня. Да и по какому праву можете вы обвинять меня?– слегка пожав плечами, но без раздражения возразила Коломба.– Вот когда меня спросит отец, я повинюсь ему с должным почтением. А если он станет меня бранить,постараюсь оправдаться. А до тех пор, герцогиня, разрешите мне молчать.
– Понимаю, милочка! Вас раздражает мой голос.
Вы предпочли бы остаться в одиночестве и помечтать о своем возлюбленном. Не так ли?
– Никакой шум, даже самый неприятный, не помешает мне думать о нем, сударыня, особенно если мой любимый в беде.
– И вы осмеливаетесь открыто говорить о своей любви!
– Вы, герцогиня, тоже любите его, но боитесь в этом сознаться. Вот и все различие между вами и мной, сударыня.
– Дерзкая девчонка!– вырвалось у герцогини.Кажется, она бросает мне вызов!
– О нет! Что вы, сударыня! Это не вызовпросто я отвечаю на ваш вопрос; вы же сами принуждаете меня к этому. Оставьте меня наедине с моими мечтами, и я не стану мешать вашим замыслам.
– Ну что ж, пеняй на себя, дитя мое! Раз ты считаешь себя достаточно сильной, чтобы бороться со мной, раз ты призналась мне в своей любви, признаюсь и я тебе, и не только в любви, но и в ненависти. Ты права: я люблю Асканио и ненавижу тебя! Да и к чему, в самом деле, мне лукавить? Ведь только тебе одной я могу сказать все, ибо тебе никто не поверит, что бы ты ни вздумала болтать обо мне. Да, я люблю Асканио!
– Тогда мне жаль вас, сударыня, потому что Асканио любит меня.
– Да, Асканио любит тебя. Что ж из этого! Я заставлю его разлюбить. Я обольщу его, а если моих чар окажется недостаточно, я пойду на ложь и даже на преступление. Слышишь? Недаром я Анна д'Эйли, герцогиня д'Этамп!
– Асканио отдаст свое сердце лишь той, кто будет любить его по-настоящему.
– Да вы послушайте только, что она говорит! – вскричала герцогиня, выведенная из себя самоуверенностью Коломбы. – Уж не думаете ли вы, милочка, что ваша любовь единственная в мире и не сравнима с любовью ни одной другой женщины?
– Я не говорю этого, сударыня. Конечно, и другие женщины могут любить так же сильно, как я, но только не вы.
– А что ты готова сделать во имя этой хваленой любви, которая, по-твоему, недоступна мне? Чем ты пожертвовала ради нее? Своим одиночеством и безвестностью?
– Нет, сударыня, я пожертвовала своим покоем.
– От чего ты отказалась ради нее? От нелепого брака с графом д'Орбеком?
– Нет, сударыня, я отказалась повиноваться отцу.
– Но что можешь ты дать своему возлюбленному?
Славу, богатство, власть?
– Нет, я просто постараюсь сделать его счастливым.
– Только-то! – воскликнула герцогиня. – А у меня для него найдется кое-что получше. Я пожертвую ради него привязанностью самого короля; я брошу к его ногам знатность, богатство, почет; он будет править государством – вот что я дам ему!
– Что ж,– с улыбкой возразила Коломба,значит, ваша любовь даст ему все, кроме самой любви…
– Ну, хватит! Довольно нелепых сравнений!резко прервала герцогиня, чувствуя, что Коломба начиняет брать верх.
Некоторое время обе женщины молчали. Коломба держала себя спокойно и непринужденно, а герцогиня заметно злилась. Но мало-помалу лицо ее смягчилось, просветлело, в нем появился проблеск симпатии, естественной или притворной – трудно сказать. Герцогиня первая возобновила прерванную битву, из которой она во что бы то ни стало стремилась выйти победительницей.