– Да, пришел ныне конец моим земным страданиям! И надеюсь, что, уснув сегодня на земле, я завтра пробужусь на небесах.
– Я ничего не имею против этого,– ответил Жак, – но позвольте заметить, что положение, в котором вы находитесь, отнюдь не располагает к шуткам.
– А почему вы думаете, что я шучу? – с тяжким вздохом прошептал умирающий.
– Как– почему? Вы только что сказали, что видите мое платье и чернильницу, а я вот, сколько ни таращу глаза, даже собственных рук не вижу.
– Возможно,– ответил старик.– Но когда вы просидите, как я, пятнадцать лет в тюрьме, вы будете видеть в темноте ничуть не хуже, чем при самом ярком дневном свете.
– Пусть лучше дьявол выцарапает мне глаза,не хочу я проходить такую школу! – воскликнул Жак.– Легко сказать – пятнадцать лет! Неужели вы просидели в тюрьме целых пятнадцать лет?
– Не то пятнадцать, не то шестнадцать…
Впрочем, не все ли равно? Я уже давно потерял счет времени.
– Но, видно, вы совершили ужасное преступление, раз понесли такую жестокую кару! – воскликнул Жак.
– Я невиновен, – ответил узник.
– Невиновны!– в ужасе вскричал Жак. – Полно, не шутите, дорогой мой! Ведь я уже говорил вам – время для этого совсем неподходящее.
– А я вам уже ответил, что не шучу.
– Ну, а лгать и совсем не годится. В конце концов, шутка – лишь безобидная игра мысли, она не оскорбляет ни человека, ни бога, тогда как ложь – смертный грех, убивающий душу.
– Я никогда не лгал.
– Значит, вы и в самом деле без всякой вины просидели пятнадцать лет в тюрьме?
– Я сказал– около пятнадцати.
– Вот как!– вскричал Жак.– А знаете ли вы, что я тоже невиновен?
– В таком случае, да защитит вас бог,произнес умирающий.
– Но разве мне что-нибудь угрожает?
– Да, несчастный! Преступник может еще надеяться выйти отсюда, невиновный же человек – никогда!
– Ваши рассуждения весьма глубокомысленны, друг мой, но, знаете, все это звучит не очень утешительно.
– Я сказал вам сущую правду.
– И все же какая-нибудь пустяковая вина у вас наверняка найдется, если поискать хорошенько.
Прошу вас, расскажите мне об этом по секрету!
И Жак Обри, который в самом деле начинал смутно различать в темноте очертания предметов, взял стоявшую у стены скамейку и поставил ее в углу, возле ложа умирающего старца. Затем, усевшись поудобнее на этом импровизированном стуле, он приготовился слушать.
– Но почему же вы молчите,дорогой друг?..
А-а,понимаю:после пятнадцати лет одиночного заключения вы стали подозрительны и не решаетесь мне довериться. Ну что ж! Давайте познакомимся поближе: меня зовут Жак Обри, мне двадцать два года, и, как вы уже определили, я школяр. Я сам захотел попасть в Шатле, на что у меня имеются особые причины. Я нахожусь здесь каких-нибудь десять минут и уже успел познакомиться с вами. Вот и вся моя жизнь в двух словах. Теперь вы знаете Жака Обри не хуже, чем он сам. Расскажите же и вы о себе, дорогой товарищ, я слушаю вас.
– Меня зовут Этьен Ремон, – сказал узник.
– Этьен Ремон? – тихо переспросил Жак Обри. – Я никогда не слышал этого имени.
– Во-первых, вы были еще ребенком, когда, по воле божьей, я исчез с лица земли, – сказал старик, – а во-вторых, я жил так тихо и незаметно, что никто не обратил внимания на мое отсутствие.
– Но кем вы были? Чем занимались?
– Я был доверенным лицом коннетабля Бурбона.
– Ну тогда все понятно: вы вместе с ним предали родину.
– Нет, я отказался предать своего господина, вот и вся моя вина.
– Но расскажите же, как это произошло?
– Я находился тогда в Париже, во дворце коннетабля, а сам он был в своем замке Бурбон-д'Аршамбо. И вот однажды капитан его телохранителей привез мне письмо: коннетабль приказывал немедленно вручить посланцу небольшой запечатанный пакет, хранящийся в его спальне, в шкафчике у изголовья кровати. Я повел гонца в спальню герцога, отпер шкаф, нашел там пакет и отдал его; капитан тут же уехал. А через час ко мне явились из Лувра солдаты с офицером во главе и тоже приказали отпереть спальню герцога и указать им шкафчик у изголовья кровати. Я повиновался. Они перерыли шкаф, но, разумеется, ничего не нашли; а искали они тот самый пакет, который только что увез герцогский гонец.
– Ну и дела! – пробормотал Обри, проникаясь сочувствием к своему товарищу по несчастью.
– Офицер всячески угрожал мне, но я молчал, будто не понимая, чего им от меня надо. Ведь если бы я сказал правду, они бросились бы в погоню за герцогским гонцом и отняли у него пакет.