— …яблоней для тебя был я? — Он пытливо уставился мне в зрачки. Признаваться в попытках надуть Вселенную, наделив дерево душой человека, не хотелось. Муж поднялся. — Пойдём.
Я пошла. Куда и зачем, не спрашивала. Мы ступили за порог. Тут же я увидела её. Яблоню. Ту самую! Только белые цветы ничем не напоминали картофельные.
— Она!
Сколько я билась, чтобы воскресить этот мираж. А пришёл мой джинн — и всё так просто. Вот моя яблоня — тепло в груди, радость и щемящее чувство, какое появляется при виде чего-то прекрасного, но мимолётного.
Яшар взял мою руку — ветерок в ладони — положил на шершавый ствол. Прохладный, жёсткий, со шрамами от резцов оголодавших зимой зайцев.
— Это обычная яблоня, — сказал он. — Невозможно создать иллюзию, если не видишь реальность. — Я стояла и гладила холодными пальцами «всамделишную», как говорил дед Аркаша, кору. Как он там без меня, мой «рыцарь»? Яшар вдохнул сладковатый аромат сада. — Май! — и стал удаляться. Не растворяться в воздухе, как положено призраку, а просто уходить в сиреневый сумрак. Подойдя к калитке, обернулся. — Знаешь что значит моё имя?
— Нет, — призналась я.
— Живущий, — ответил он и подмигнул.
Потом вышел. В ночной тишине я долго ещё слышала, как кто-то насвистывал «Bayramingiz Muborak» — любимую песенку Яшара. Взлаивали сонные собаки. У соседей истошно орал телевизор.
О’кей
Раскалённые цифры плавят небо — тавро. Шипит, пузырится плоть ночного пространства. Искрится индиговая кожа. Больно…
Стоп! Это же просто лазерное шоу. Новый Год! Сияющие ленты Мёбиуса вьются в звёздной бесконечности, и вдруг взрываются, рождая огромную, на весь небосвод, цифру. Через двенадцать месяцев она изменится. Ветреные цифры — ненадёжные, зыбкие. Как и всё в этом мире…
Блистающем, радостном мире!
Музыка, смех, тающее в волосах конфетти. Надо отвернуться от окна и влиться в сверкающую толпу. Иначе улыбка сползёт с лица и…
За стеклом мелькнула тень. Я отпрянул. Снова кто-то сделал последний шаг в пустоту. Крика не слышно, утонул в ликовании корпоративной вечеринки. Лица рассмотреть не успел. И всё же не сомневался — Пашка, мой коллега и вот уж семь лет ближайший друг.
Час назад я зашёл в его кабинет. Обменялись привычным: «Ты как? — О, кей!». Пашка сидел очень прямо. Руки на столе. Кулаки чуть заметно сжимались и разжимались, словно дышали. Взгляд — мимо.
— Ты давай… Спускайся к нам.
— О, кей! — повторил Пашка и вскинул открытую ладонь. Разжал-таки.
Я вышел. В груди чугунная тяжесть. Пытался отогнать догадку, но она сочилась из всех пор рассудка — Пашка болен. Болен? Ерунда! Мыслить позитивно. Или всё же…
Подкинула мачеха-природа задачку. Физиологически каждый из нас безоговорочно здоров. Вводимые при рождении наночипы пресекают любые патологии на корню. В сущности, мы могли бы жить вечно. Пока, разумеется, не придёт повестка.
Снова Лёля вырядилась в белое платье…Ненавижу!
О чём я? Ах, да… Теперь мало кому приходят повестки. Нейросуицидоз сам решает, когда кого уводить. Проклятый НС! Средняя продолжительность жизни сорок три года. Пандемия.
Прости, Пашка, каждый спасает себя сам. Я не виноват.
На плечо легла лёгкая ладонь.
— Ты как?
Я вздрогнул, оглянулся, но непременную улыбку натянуть успел. Ксюша. Из планового.
— О, кей!
— Кто? — кивнула она на окно. Тоже заметила.
— Пашка.
Тонкие бровки удивлённо взметнулись вверх.
— Пашка?! Жалко… Ну, что ж, жизнь для живых! — Она бодро тряхнула белокурой головкой, засмеялась и потащила меня в гущу колышущейся массы.
***
Остаться на вечеринке до конца я не смог. Боялся, что выражение беспечного счастья испарится с физиономии.
Сев в машину, мельком глянул в зеркало. Не понимаю, как никто не вызвал психокорректорскую помощь — ПКП или «каретку», как величали их в народе. Видно, на миру гримасы свои контролирую успешно.
Помассировал лицо, мышцы чуть расслабились. Улыбаться стало легче.
***
— Что-то случилось? — Моя жена расхожие формулы общения частенько игнорировала.
— Всё о, кей! — Я снова глянул в зеркало, висевшее в прихожей — идеально позитивный тип. Как она догадалась? — У тебя-то порядок?
— О, кей, — ответила Ленка и ушла в комнату.
Как она сказала это, мне не понравилась. Рецидив?
Да, моя жена тоже больна.
***
Симптомы НС, ежедневно уносившего сотни тысяч жизней, я заметил у неё давно. Мы были женаты тогда около года. Ленка вдруг легла на диван и уставилась в стену. Молчала. Так прошла неделя. Я понимал — надо срочно звонить в ПКП. Но…
Мне нравилось пробираться в мастерскую, когда Ленка работала. Взмах — и на грубом подмалёвке начинали искриться сочные виноградины, оживали глаза сказочных птиц. Иногда кисть замирала, словно засомневавшись. Ленка склоняла голову набок. Мне и это нравилось — как она стоит, как поводит острыми, точно у подростка, лопатками.
Иногда, не оборачиваясь, кивала на холст.
— А?
— О, кей! — Хотелось сказать что-то ещё, но я не знал что.
Я любил когда она так спрашивала. Смешная… Кто сейчас носит карие глаза и чёрные волосы? Чёрный — цвет негатива. Не в ХХI веке живём! Пять секунд — и из форматора внешности выйдет голубоглазая блондинка заданных параметров. Нет, Ленка не шла на принцип, просто не придавала тому значения.
В тот вечер, отлежав своё на диване, она внезапно вскочила и ринулась из комнаты. «Вот и всё! — подумал я, бросаясь следом. — Чего ждал, дурак?!».
Враньё — ничего я не ждал, просто трусил. Боялся, что приедет «каретка», и моей Ленки не станет. Её увезут в корректорий, будут усиленно прививать позитивное мышление. Когда коррекция завершится, Ленкина жизнь начнётся с нуля. Только Ленкина ли? Изменятся вкусы, характер, привычки… И, разумеется, окружение. Меня вычеркнут как частичку её прошлого. Прошлого, в которое пробился убийственный негатив — возбудитель НС. Смерть. Службы этого не допустят. Какое-то время будут отслеживать её контакты, пресекать любые поползновения встретиться с былым. В её жизнь ворвётся карнавал ярких впечатлений (об этом тоже позаботятся). Воспоминания поблёкнут, остынут. Потом исчезнут вовсе. Их пожрёт новый мир…
Блистающий, радостный мир!
Да, я был чудовищно эгоистичен — не хотел становиться её прошлым.
Ленка влетела в мастерскую, замелькали цифры на код-замке. Я колотил в запертую дверь, что-то кричал, потом прижался спиной к холодной её поверхности. Безнадёжность, ступор — я прикидывал, какой способ выберет… Нет, не Ленка — НС. В мастерской растворители, ножи… Окно, наконец!
Горло сдавило, защипало глаза. Вот так-так. Симптомы? У меня? Ну, да, НС страшно заразен. От больных им надо бежать, как от огня. Наплевать! Когда с Ленкой всё будет кончено, сдамся корректорам. И пусть меняют мою жизнь, как хотят.
Я слышал, как она мечется по мастерской, двигает мольберт и роняет подрамники. Чувствовал её дыхание.
Вышла Ленка нескоро. Бледней обычного, карие радужки налились чернотой, лихорадочно блестели. И я опять не набрал номер «каретки». Не смог.