К Аристарху Осиповичу я приходил каждый день. Не скажу, что визиты делались в силу пробудившихся родственных чувств. Гнал долг. А ещё надежда, что, быть может, свершится чудо и последняя воля умирающего будет обличена в доступную мне форму. Хотелось хоть как-то отблагодарить старика… Даже не за приславутые квадратные метры — за подаренный шанс начать с начала.
Но ни разу я больше не видел того пронзительного, полного немой мольбы взгляда. Аристарх Осипович уходил тихо, погружённый в вязкий наркотический сон.
***
Гроб поставили в большой комнате. Проститься пришли трое дежурно участливых коллег, да пара вездесущих соседок.
— Про болезнь-то не говорил, — сокрушалась одна из старушонок. Складывалось впечатление — бабку не столько огорчала смерть соседа, сколько то, что трагические события чьей-то жизни стали известны ей только теперь.
— Да уж, — подтвердила другая. — Здрасти-здрасти — и весь разговор. Царствие небесное! — Она поспешно перекрестилась, словно испугавшись, что ведёт суетные речи у гроба. — Отпеть бы надо. Душеньку проводить.
Я огляделся. Ни икон, ни лампадок. Новенький золотой крестик на груди умершего имелся, но я не рискнул бы утверждать, что носил он его, как символ веры, а не из любви к изящному. Аристарх Осипович, выяснилось, был именитым искусствоведом. Крещён ли мой дальний родственник, нет ли — Бог весть. Поразмыслив, я решил не самоуправствовать, а компенсировать отсутствие религиозных обрядов роскошными похоронами. Авось душа покойного оценит мои старания.
В похоронном бюро статный молодой человек с намертво приклеенным скорбным выражением лица выложил передо мной прейскурант.
— Я рекомендовал бы кремацию, — хорошо поставленным голосом сказал он. — Прах усопшего будет храниться в закрытом колумбарии, где вы сможете предаваться воспоминаниям о покойном, не взирая на погодные условия. Согласитесь, величественная, соответственно оформленная зала располагает к мыслям о вечном гораздо больше, чем открытое всем ветрам пространство. Можем предложить уникальные погребальные урны: керамические, из камня, а, если пожелаете… — парень оценивающе смерил меня глазами. Увиденное его, похоже, не впечатлило, но фразу он всё же закончил. — Для похорон по первому разряду имеются урны из драгоценных металлов.
Пробурившее унылую маску презрение покоробило. Признаться, всегда легко вёлся на «слабо». К тому же кругленькая сумма на счету Аристарха Осиповича, также завещанная мне, обещала заштопать пробитую в кошельке брешь. Отчего-то в солнечном сплетении ворочался ледяной колкий ком. Из бесконечных омутов подсознательного долетали обрывки каких-то образов, горячечного шёпота, невоплощенных ни во что теней. Хотелось поскорее покончить со всем далёким от земного и осязаемого. Недолго думая, я ткнул пальцем в каталог.
— Эта!
С глянцевой страницы торжественно поблёскивал жемчужным светом сосуд из серебра. Ритуальный агент глянул на меня изумлённо. Зрачки уважительно сверкнули.
— Прекрасный выбор! — На мгновение он утерял траурное выражение лица. — Последнее, что я должен спросить, не было ли каких-то волеизъявлений покойного относительно захоронения? — Парень тревожно уставился на меня.
О чём он? В завещании, во всяком случае, ничего такого не было. На словах мне тоже никто ничего не передавал. Да и с кем мой нелюдим стал бы откровенничать на столь интимную тему. Я недоумённо пожал плечами.
— Разве на кремацию необходимо разрешение самого… — Я чуть было не ляпнул «виновника торжества», но вовремя спохватился.
— Желательно, но… — Молодой человек скользнул глазами по изображению дорогой урны. Внезапно его губы искривила странная, точно вырвавшаяся из заточения, ухмылка. — Способен ли мёртвый не подчиниться воле живых?
Как я понял, Аристарх Осипович прожил жизнь в блаженном отшельничестве, окружённый предметами искусства, погружённый в скрупулёзное его изучение. Других родственников проводить старика в последний путь не нашлось. Оставалось только гадать, как и зачем этот затворник отыскал меня, когда впереди забрезжил закат его скрытой от всех жизни.
Я слонялся по огромной, бывшей когда-то коммунальной, квартире. К таким площадям я не привык. Было жутковато. Особенно, если учесть, что за одной из дверей стоял гроб с высосанной болезнью мумией. Гуляющие по узкому коридору сквозняки шевелили в дверных проёмах тяжёлые шторы. Чуть звенели стеклярусом золотые кисти на ламбрекенах. Что-то едва слышно поскрипывало, постукивало, шуршало и вздыхало. Заполнявшие квартиру звуки были приглушёнными, осторожными. Такими могли быть шаги исхудавшего, убитого непримиримым недугом человека…
Чтобы побороть тягучие детские страхи, надо заглянуть им в лицо. Этого правила я придерживался, даже став взрослым. Весьма вероятно, что затаившийся впотьмах призрак окажется висящим на вешалке старым пальто.
Я вошёл в комнату, где лежал покойник. Свет настольной лампы, предусмотрительно мной не погашенной, падал на ввалившиеся щёки мертвеца. Веки крепко смежены. Никаких потусторонних, пронзающих инфернальным холодом взглядов. На оголённом черепе мерцали блики пламени оставленных соседкой восковых свечей. Тишина… Тишина и покой… Я задул свечи и отправился спать.
***
Я бился в дверь трансформаторной будки, в которую попал по какой-то нелепой случайности. От рокочущего низкого гуда кончики нервов вибрировали, в барабанные перепонки ударяло тяжёлое ботало гигантского колокола. Невыносимая, растекающаяся дрожащим маревом жара. По лбу катились крупные капли пота.
Я сел, пытаясь высвободиться из липкой паутины омерзительного сновидения. Потёр ладонями лицо. Монотонный гуд не уходил. Из кошмара в реальность просочился и жар. Нестерпимо воняло жжёной тряпкой и палёным рогом. Горло сдавил спазм. Едкий дым застилал комнату пышными подушками непроглядно-чёрных клубов. Ел глаза. Пытаясь справиться с удушьем, я распахнул окно и по пояс высунулся на улицу. Живительные потоки ночного ветра ударили в мозг не хуже забористой браги. Где-то утробно стонали коты. Или не коты?..
Немного отдышавшись, я бросился в ванную, намочил полотенце, прижал его к носу и ринулся искать источник огня.
Огня нигде не было. Только ядовитый дым. Растворённые настежь окна и двери жадно тянули его в себя, но — удивительное дело — едва плотная дымовая пена достигала порога или рамы, тут же становилась прозрачной и лёгкой — ночной туман, не более.
В растерянности я метался по квартире, не зная, что и предположить. Наконец, в обезумевший мозг вторглось — жёлтое пергаментное лицо, блики свечей… Неужели какую-то из них не задул?!
Я ворвался в комнату, разгоняя непостижимый дым руками, и едва не сшиб гроб с массивных табуретов. Испуганно ухватившись за край, попытался удержать и… Пальцы мои невольно разжались — гроб был пуст.
Я стоял, не в силах двинуться с места. Из коридора в комнату валил дым. Скоро рассыпанные по полу покрывала исчезнувшего покойника лишь смутно белели в зловонном мраке. Дальше пребывать в ступоре я себе позволить не мог. Выбежав из комнаты, помчался разыскивать источник дымовой завесы.
Отыскался он на кухне. В огромной двенадцатиконфорочной, оставшейся ещё со времён коммуналки, плите бушевал огонь. Ненавижу огонь! Безотчётно — до судороги в глотке, до безмолвного, подавляемого почти физически визга! Нет, это был не пожар. Пламя билось в духовом шкафу. Оттуда же рвался дым, густо замешанный со смрадом. В ажиотаже забыв, где в просторной кухне выключатель, я рванулся к плите. С трудом нащупал в дыму газовые краны. В панике даже не обратил внимания, что плита раскалена до красна. Пальцы запульсировали жгучей болью. Все краны застыли в позиции «выкл.». Утечка газа? О, Господи! Какой дряни старый чёрт напихал в духовку, что от вони слезятся глаза?! Надо хотя бы выгрести содержимое, а там…
Я наклонился к тёмному стеклу, чтобы рассмотреть, где у этого раритета газовой промышленности ручка.
Из разорванного языками пламени мрака сверкнули глаза. Те самые — смотрящие из-за черты. Обугленные лохмотья век окружали багровые склеры. Ещё недавно выцветшие радужки алели запёкшейся кровью. Их простреливали расширенные бездонные зрачки.