АСКЕТ

— Давай, мужик! Дави её! — прорезал драматическую тишину сочувственный бас с балкона.

Я испуганно вздрогнула и вдруг поймала себя на мысли, что весь затаивший дыхание зал «болеет» за Гошу. То есть за Отелло. Шекспир перевернулся в гробу, а я — в своём кресле.

Гоша всматривался в дорогу и молчал. Оранжевые, красные, жёлтые фонари устроили вокруг нас сверкающий водоворот. Такой же был в моей голове. Я посматривала искоса на мужа и казалась себе маленькой-маленькой. И очень бесполезной, с точки зрения Вселенной. Наконец, не выдержала.

— Мой бог! Убей, но только не сердись! В очах твоих печаль острей стрелы монгольской!

В какой воспалённой части мозга гнездилось у меня это, не знаю. Гнездилось же!
Я бешеной рысью кинулась ему на шею. Гоша инстинктивно ударил по тормозам. Машина испуганно завизжала, вильнула, заскрежетала о бордюр.

— Балда! Совсем спятила?!

Мы стояли у обочины и хохотали. Из глаз от смеха текли неглицериновые слёзы.

КОЕ-ЧТО О БАБОЧКАХ И ПОМОЙКЕ

Я осторожно приоткрыла хлипкую дверь и трусливо высунула голову в образовавшуюся щель. В нос ударило слезоточивое амбре засорившегося мусоропровода. Литая тишина тусклого подъезда. Из каких-то инфернальных сфер слышатся душераздирающие вопли кошек. Они напоминают предсмертные стоны неких мифических существ… Бр-р-р! Усилием воли стряхнув с себя ужас, я попыталась установить режим дыхания «поверхностный». Уж больно не хотелось впускать в лёгкие эту густую жижу мусоропроводного духа. Соберись! Причина моих страхов весьма реальна. Никакие потусторонние агонии с ней не сравнятся.

Я прокралась к лестнице. Казалось, уши у меня встали торчком, как у тех кошек, так напряжённо я вслушивалась в звуки, доносящиеся из чёрного омута лестничного пролёта. Шуршание длинной юбки кажется оглушительным, шорох кожаных мягких подошв о бетон — грохотом кирзовых сапог. Шаг. Другой. Третий…
Сумерки впереди меня зашевелились. От стены ниши, обшарпанной и хмурой, которыми так славятся парадные Петербурга, отделилась тень.

— Во, блин, — сказала тень, вступая в область моего близорукого видения — Я тебя с улицы ждал. А ты вон где!

Этого я и боялась. Вадик. Я обречённо закусила губу.

— Мусор вот… — продемонстрировала я помойное ведро. По причине тотального засора мусоропровода оно не выносилось два дня и начало уже издавать подозрительные ароматы. Душистую атмосферу, царившую в подъезде, в своём доме я допустить не могла. Пришлось предпринимать вылазку, не взирая на полночь и опасность столкнуться с Вадиком. Я потупилась. Щёки залила свекольная краска пойманного с поличным воришки.

— Чего не открывала? Весь домофон прозвонил.

— Спала… наверное. — Врать, какая мука!

— Ну-ну, — Вадик почесал покрытую щетиной и потом, шею. — Короче, в дом-то пустишь? Три часа тут парюсь.

— Вадим Алексеевич, — заныла я — поздно уже.

— Муж дома? — хохотнул Вадик. — Типа, призрак!

Меня передёрнуло. Впрочем, как обычно. Манера общения Вадима каждый раз приводила меня в состояние аффекта.

— Вы прекрасно знаете, что…

— Шучу, — он отмахнулся. — Справки навёл ещё когда. И про тебя, и про ботаника твоего.

— Мой муж был филологом, — я чувствовала, что в глазах начинают закипать слёзы. От воспоминаний, от бестактности собеседника, от бессилия.

— Без разницы! Помер и помер. Ты-то чего себя хоронишь?

— Простите, я должна идти.

Наполненное до верху ведро обиженно выбрасывало на ступени картофельные очистки и било меня по ногам. Внезапно центнер Вадика обрушился впереди меня, преградив дорогу. Он схватил меня за запястье и прошипел:

— Какого лешего тебе надо?! Сколько ты ещё изводить меня будешь?!

— Вадим Алексеевич… — я отпрянула.

— Какой я тебе Вадим Алексеевич?! Тоже мне, институт благородных девиц! Запала ты мне. Чего ломаешься, как девочка?

— Я не ломаюсь, я вам сразу говорила, что мы разные люди и…

— Короче, ты меня за лоха держишь? Цену набиваешь? Цветочки, песенки? Я тебе уже все клумбы, блин, перетаскал!

Про «клумбы» — чистая правда. С тех пор, как он вызвался довезти меня с презентации домой и получил отповедь в конце пути, мне регулярно доставлялись помпезные корзины с аляповатыми, похожими на искусственные, цветами . Несколько раз звонил с извинениями, перемежая их многочисленными «блинами» и «короче», куда-то приглашал. Частенько караулил у подъезда. За три месяца моя жизнь превратилась в низкопробный шпионский боевик. Домой я пробиралась закоулками, меняла три раза номер сотового и всерьёз уже подумывала о смене адреса.

— Вадим Алексеевич, — я попыталась высвободить руку из крепких тисков его пальцев — я неоднократно просила прекратить ваши преследования. И о какой цене речь? У нас изначально разные ценности. Пропустите, пожалуйста.

— Окей. Я, вообще-то… — Вадик сунул руку в нагрудный карман. Я похолодела. Такие люди не привыкли получать отказы в любой сфере своей залихватской жизнедеятельности. — Что-то типа, руки и сердца. Или как там у вас, в Смольном учили?

Вадик усмехнулся и выпростал длань из-за пазухи. На квадратной ладони покоилась бардовая коробочка.

— Э-э…

Романтическое предложение — отчаянно воняющий мусоропровод, помойное ведро и воющие на разные лады уличные коты.

— Ну чё? — Вадик смотрел орлом. В мутном свете засиженной мухами лампочки сверкнуло нечто из сказок тысячи и одной ночи. — А?! — «жених» прищёлкнул языком. — В Милане взял. Пока моя  по распродажам, я и метнулся. Какой-то навороченный дизайнер… как его, чёрта… ну-у-у.. этот… Забыл, короче.

Радужные блики разбегались кругами по ладони Вадика. Чёрный бриллиант распахнул сияющие крылья лучиков. Они вздрагивали, трепетали, точно дышали.

— Ох…

— Ну дык! Настоящий. Не сомневайся, всё в ажуре. Или, может, это… что женатый я? Да чёрт с ней, разведусь! Пацан сказал — пацан сделал, не вопрос!

— Похоже на бабочку. — Я ничего не слышала. Голос Вадика долетал до меня примерно из тех же загадочных высей, где блажили коты. Бриллиант гипнотизировал. К нему тянула непреодолимая дьявольская сила леденящей кровь красоты. Я приблизилась. — Есть удивительное стихотворение… — Я прислонилась спиной к покрытой извёсткой стене, испещрённой несмываемыми надписями. — Бабочку не целуют и не ведут охоту \ Даже нежные сети смажут ее пыльцу \ Бабочка улетает, страсти гася широты, \ Слабою светотенью проведя по лицу…

Из блаженного транса меня вырвал мученический крик Вадика, также утерявшего рассудок, но по другой причине:

— Какие на.. к.. в… бабочки?! Ты в курсе, сколько я бабла за него отвалил?!!