– Да я не смотрю его, забирай.
– Я верну. Вот куплю и верну. Не обижаешься?
– Нет. Мне он не нужен. Можешь не возвращать.
После ухода Павла по всей квартире остались характерные прямоугольники обеспыленных мест. Такие всегда появляются в домах, из которых что-то выносят. В подобных случаях хозяйки обычно краснеют и кидаются срочно протирать мебель и пол влажными тряпками, чтобы замести следы своей неряшливости.
Я равнодушно оглядела опустошённую квартиру, квадратики чистоты на пыльном паркете, столе, тумбочке и улеглась с книгой и преданной мне кружкой чая на кровать. Пашка всегда был человеком великодушным, кровать и кружку он оставил мне. Книги – тоже.
Любка, моя младшая сестра, заявилась без звонка. Никак не ожидала увидеть родную кровинушку после 4-годичного отсутствия. Нет, Любка вовсе не жила в другом городе и не была ни геологом, ни знаменитым путешественником. Просто у неё было очень много дел. Выйдя третий раз замуж, она так закрутилась, что совсем забыла поставить в известность меня о месте своего нового жительства. Сотовый её регулярно извещал, что хозяйка находится «вне зоны». По изредка долетающим от когда-то общих знакомых слухам, её видели то там, то сям. Значит, жива, здорова. И на том спасибо, как говорится. Я перестала донимать сестрицын мобильник своими навязчивыми требованиями вернуть мне сестру. На том и порешили. И вот на тебе! Любка… На моём пороге… Не только жива, здорова, но и вполне упитана.
– Говнюк! Вот говнюк!!! – доносилось то из одного, то из другого угла моего жилища. Это Любка инспектировала дом на предмет выноса Павлом вещей. – А ковёр-то ты за каким лядом ему отдала?! А подсвечники бронзовые?!!! Ну, ты ду-у-у-ура!!!
Я смиренно молчала. Дура и есть. Да.
– Чтож, за встречу! – провозгласила Любка и подняла фужер с мартини. Полусухой мартини был её излюбленным напитком. – И всё же ты дура, сестрёнка! – спустя часа два Любка была чуть-чуть пьяненькой, раскованной и разговорчивой. – Вот и все они такие. Хорошо, что я тогда отказала тебе в прописке Пашки на нашу жилплощадь. Сейчас бы ещё и полквартиры оттяпал. Разве я не права была, а?! – Любка хлопнула меня по плечу и рассмеялась. Потом внезапно стала серьёзной. Посидела секунд 20, и черты её ухоженного лица вдруг поползли, как блинное тесто по сковороде, губы растянулись в скорбную тетиву. Она заплакала. – Вот и мой так… Такой же… Разводимся. Думаешь, он мне квартиру оставил?! Я 4 года, как лошадь, на него пахала: стирала, готовила и что за это получила?! Вот! – сестра сунула мне под нос холёный кукиш с наращенными ногтями.
– Жаль… – что сказать ещё я не знала, поскольку с её третьим мужем никогда не была знакома. Жаль ли, что они расходятся, нет ли – не понятно.
– Да ладно! – Любка как-то моментально успокоилась, махнула рукой в перстенёчках и сунула в рот кусок сыра Ломбер, который, как и мартини, принесла с собой. – Туда ему и дорога! Ублюдок. Квартиру только жалко. Хорошая. Двушка, в центре… На две 1-комнатные не потянула, правда. Гостинки предлагают. Вот я чего и говорю… Я свою долю в нашей с тобой квартире продам. Доплачу к гостинке и 1-комнатную куплю. Ты мою комнату освободи от мебели, пусть покупатели видят, что она достаточно просторная, ладно?
– Хорошо, освобожу.
Квартира, в которой мы жили с Павлом, действительно, перешла к нам с Любкой по наследству от родителей. Так что часть принадлежала ей по закону. Пользуясь этим самым законом, Любка в своё время и отказалась прописать на нашу жилплощадь моего мужа. Против закона не попрёшь, владелица половины квартиры своего согласия на прописку нового члена семьи не дала, так Пашка и жил тут, на птичьих правах. Что и выносил частенько в пылу наших с ним потасовок на авансцену, приживала, мол, сделали из меня. А я что, я ничего, я бы прописала.
– Ладненько, сестрёнка, не пропадай! – Любка почмокала напомаженными губами в воздухе, прижавшись щекой к моей щеке. Точь-в-точь, как делала Ирка. – Постарайся из дома особо не выходить, покупатели будут комнату смотреть. Ну, я побежала. Пока!
Мебель из второй комнаты я перетащила в свою. Перенесла из кухни электрический чайник и многочисленные травки и листочки, которые я заваривала вместе с терпким чаем. Перевесила из коммунальной теперь кухни свой старенький, но такой уютный абажур, который ещё мама обшивала тяжёлыми золотыми кистями, отодранными от износившейся бархатной скатерти. Вот, теперь, вроде, всё моё на месте.
Комнату купила семья: муж, постоянно уставший инженер лет 40, его жена Зоя, женщина без возраста в вечном халате и бигуди на коротких с химической завивкой волосах, и двое их детей. Мальчику было 8. Девочке 4.
С момента их вселения я совсем перестала бывать на кухне. Там царила Зоя. От этой женщины веяло чем-то таким… невероятно постоянным. Казалось, могут сменяться эры и эпохи, государственный строй и климат, а Зоя всегда останется всё той же Зоей: в своём фланелевом халате, в оранжевых бигуди, грохочущая кастрюлями на кухне. Иногда они ругались с мужем. Дети на это зрелище не допускались, их родители вытуривали на кухню. Они сидели там терпеливые и смирные. А больше ничто и никогда не нарушало вялотекущий быт этой нормальной семьи.
Однажды мне позвонил Павел. Как всегда, немного заикаясь и смущаясь, попросил развод.
– Зачем тебе? – я ужасно не любила бегать по всяким чиновничьим кабинетам, писать заявления и вообще что-либо просить. Почему-то в государственных учреждениях всегда появляется чувство, что ты ПРОСИШЬ, даже если это ЧТО-ТО принадлежит тебе по закону.
– Женюсь, – коротко ответил Пашка.
– А-а-а, понятно. Хорошо… Поздравляю.
– По крайней мере, она не потребует от меня жить в прихожей на коврике!
– То есть?
– Она меня сразу пропишет, а не будет делать из меня…
– Хорошо, Паша, я всё оформлю, – я повесила трубку. Меня, меня, меня… Почему Пашка разозлился? Никому нельзя верить.
В этот вечер Зоя ругалась со своим инженером. Дети уже часа полтора торчали на кухне. Кажется, тоже ссорились. Оттуда слышались рёв девочки и душераздирающий лязг, похоже, сын моих соседей лупил чем-то железным по днищам кастрюль. За стенкой орали родители и их телевизор.
Я пыталась читать, натянув на голову одеяло и вооружившись фонариком. Ничуть ни бывало. Гром и молнии, производимые соседями, не оставляли мне ни единого шанса. Я встала и отправилась на кухню, чтобы угомонить хотя бы разбушевавшихся детей.
Не успела я отпереть свою дверь (пришлось на скорую руку приколотить к ней защёлку, когда из моей комнаты стали пропадать разные мелочи), как с треском распахнулась дверь соседней комнаты. Оттуда вылетела разъярённая Зоя. Бигуди воинственно торчали на её голове, а некоторые повисли на полураскрутившихся, пожжённых химической завивкой прядях.
– Ааааа, – ласково пропела она – На ловца и зверь бежит. Что, сука, хорошо устроилась?!
– Зоя Владиславовна…
– Я 36 лет как Зоя Владиславовна!!! – ласковый голос за секунду преобразовался в неистовый вой. По крайней мере, я узнала, что ей 36. – Своего мужика выставила, дак на чужого влезть хочешь?!
– Спятила?! – из комнаты высунулась подвыпившая физиономия инженера – Да ничо такого не было! Совсем рехнулась, дура!