Неожиданно я почувствовала на себе чей-то холодный взгляд. Повернула голову влево, увидела два светящихся зелёных глаза. Цепкие, гипнотизирующие и невероятно знакомые.
– Ирка? – это вырвалось у меня помимо воли. Помимо сознания и разума. С ума что ли схожу?
– Привет, – просто сказала Кошка. Точно говорящие кошки были само собой разумеющимся событием, повседневным явлением, так сказать.
– Привет, – ответила я и почему-то успокоилась. – Ты как тут?
– Да вот так… – мне даже показалось, что Кошка наморщила лоб, совсем как моя бывшая подруга. – Ты ж знаешь, наверно, с самоубийцами у нас там круто.
– Ну, да… – я кивнула, словно всегда была жительницей инфернального ТАМ, о котором сказала Кошка-Ирка.
– Так-то ничего, – священный зверь Древнего Египта уселась рядом со мной и тоже подняла худую мордочку к небу. – Зимой вот только плохо. В подвале такое общество, что… сама понимаешь. К теплотрассе просто не пробиться. А так ничего, ничего… Возле ресторана сахи стоят, еды полно. Только надо смотреть, чтоб собак не было. Вчера одного нашего задрали, сволочи. А так ничего, ничего… Ты-то как?
– Да тоже нормально, – впадать в долгие рассказы о своём житье-бытье мне не хотелось. Может ли волновать кошку то, что какой-то алкаш-инженер лапает меня в когда-то моей собственной квартире за задницу? Или то, что уполномочившие меня пойти к шефу с общими требованиями коллектива коллеги вдруг сами же начали нашушукивать начальству про меня какие-то небылицы, когда начались репрессии. Вследствие чего я и вылетела с работы. Это же всё людское… Не кошачье. Никому нельзя верить.
-Как Павел? – зелёные глаза Ирки печально сверкнули. То ли и впрямь любила?
– Вроде, неплохо. Женился недавно…
– Скотина! – Кошка зло фыркнула. – Ты прости меня, ладно?
– Да зря ты мне ничего про вас тогда не рассказала, Ир. Если вам оно важно было… я бы…
– Того-то я и боялась, что ты бы, – огрызнулась Ирка. – Не живая ты какая-то. За своё же стоять не умеешь. А в жизни надо зубами своё держать, когтями… Сколько я тебе говорила? Ты бы мне его отдала, а я бы всю жизнь потом себя виноватой чувствовала, точно у ребёнка игрушку последнюю украла.
– Скажешь тоже, игрушку… Пашка разве игрушка?
– Да все мы игрушки, – философски заметила Кошка. – В свою песочницу никого пускать нельзя. Держать надо, бороться!
– Не хочу я бороться, – отмахнулась я. – За что бороться? За квадратные метры? Дак на них что-то особого счастья я не чувствую. Даже вот если бы у меня не моя нора была, а… янтарная комната, допустим. Один фиг. За любовь? Тоже, знаешь ли… если любви нет, бороться бесполезно. А, если есть – чего и бороться за неё? Много вон ты выиграла от своей борьбы? Счастье тоже так – или оно есть, или нет. Бороться не имеет смысла, только силы растратишь, да в шуме и мышиной возне всю жизнь проносишься.
– Ох и дура ты, подруга, – Кошка укоризненно покачала головой. – Дурой жила, живёшь и помрёшь дурой. Всё всем раздала, а сама вот тут сидишь.
– Сижу, ага. И, знаешь, Ирка, мне тут хорошо. Так хорошо, как не будет нигде и ни с кем, из кого или чего я отдала. Я тут свободна… от всего.
– Нашла чему радоваться!
– Женился, значит, говоришь Пашка?
– Женился.
– А когда?
– Да к Новому Году, вроде…
– Дрянь! Полгода не прошло, как я…
– Да ладно тебе, Ир.
– Это тебе ладно, а мне не ладно! – иркина шерсть встала дыбом, глаза превратились в две светящиеся изумрудным страшным светом щёлки.
– Даже сейчас успокоиться не можешь…
-Я теперь из-за него никогда успокоиться не смогу! – прошипела Кошка. – Успокоиться… хм… упокоиться…
– Ириш, да при чём тут он? Ты же сама…
– Ну, хватит!
– Хочешь, я дам тебе своё тело на недельку? – моё предложение прозвучало дико, но почему-то я даже не сомневалась, что это в нашей власти.
– Ты это серьёзно?! И ты бы…
– Почему нет? Тебе же хочется доделать что-то в образе человечьем.
– Очень…