— Сколько я тебе говорила, не лазай по крышам! Я тебе говорила или нет, неслух окаянный! Слазь быстро, говорю! И домой немедленно!
— Тьфу, ты, — сквозь зубы сплюнул Васька. — Совсем озверела. Ладно, я пойду, а то всыплет.
— Ага… — Аркашка шмыгнул носом. В свои одиннадцать он накрепко усвоил, что с сердитыми женщинами лучше не спорить. Даже, если это твоя мать.
Васька ужом скользнул на землю и вдруг крикнул, задрав вверх облупившийся на солнце, конопатый нос:
— А папку у тебя арестовали!
Аркадий задохнулся от предательского удара и принялся сползал с крыши, чтобы всё-таки врезать дружку по немытой шее, но легконогий Васька уже исчез за тяжёлыми дверями подъезда.
Где-то орали товарищи по игре в войнушку. Сегодня Вока, старший из них, авторитетно заявил, что водиться с врагами народа они не намерены. Версия об инструктаже была обнулена коротким — вали отсюда.
Аркашка помнил, что не так давно и он свирепел, когда еврейчик Ося, чьего отца вывели ночью из подъезда, бубнил о том, что его папа вовсе никакой не враг. Аркашу бесило, что он, сын героя, вынужден дышать одним воздухом с вражиной. Просто так никого ведь не сажали в тюрьму. Сталин выиграл войну, а, следовательно, мудрее и справедливее его нет человека на всём белом свете! Потом маленький пухлощёкий Ося куда-то исчез. Поговаривали, что они с матерью уехали далеко-далеко. Потом уехал Колька с тёткой. И Славик. Многие уехали.
На вонючей коммунальной кухне мать что-то зло мешала в кастрюльке. Аркашка уселся на шаткий табурет рядом.
— Мам…
— Не лезь под руку! — Он остолбенел. Такого голоса он у матери никогда не слышал.
— Я не лезу… — шмыгнул он озадаченно, но продолжил. Вопрос слишком мучил его. — Мам, а нашего папу арестовали?
Тамара резко обернулась к сыну, сжав в руке погнутый половник. Её глаза сверкали, губы были некрасиво искривлены.
— Замолчи! — крикнула она так, что у Аркашки загудело в ушах, он съёжился, точно ждал удара.
На пороге с грудой тарелок появилась соседка тётя Глаша. Она частенько угощала Аркашку вкусными оладьями, состряпанными бог весть из чего. С мукой во время войны было туго, но домовитая Глафира умудрялась наполнить квартиру умопомрачительными ароматами довоенной кухни и в этих условиях. За ней тащилась её дочка Катюшка, существо довольно симпатичное, но презренное, поскольку девчонка. Катюшка питала к соседу недвусмысленную благосклонность, поэтому Аркадий её стеснялся. Но сейчас ему хотелось отвлечься от болезненной дрожи внутри, порождённой криком матери.
— Катька, у меня самолёт есть, — похвастал он. — Я сам сделал. Хочешь посмотреть?
Действительно, пока он сидел на крыше сарая, пытаясь не вслушиваться в вопли поглощённых игрой бывших товарищей, он выстругивал отцовским ножом нечто несуразное. Мысли были слишком далеко, чтобы конструировать что-то всерьёз. Спустя некоторое время он всё же сумел сконцентрировать внимание и решил, что это самолёт.
Катюша прижалась к матери и недоверчиво воззрилась огромными глазищами чайного цвета на мальчишку.
— Мне мама не разрешает… — наконец, прошептала она и спрятала лицо в цветастом ситце материнского халата.
— Почему?
Тётя Глаша фыркнула и, величаво развернувшись, поплыла прочь из кухни, не сказав ни Аркашке, ни Тамаре ни слова. Грязную посуду она унесла с собой. Мать отвернулась к кастрюле и продолжила свою стряпню. Зря, есть Аркашке совсем не хотелось.
Через две недели Тамару арестовали.
Большой красивый мужчина в погонах смотрел на Аркашку светло и ласково.
— Я понимаю, Аркадий, — глубоким баритоном говорил он — ты любишь своих маму и папу, поэтому не хочешь говорить о них что-то плохое. Так?
Аркашка не доставал с высокого стула ногами пол и поэтому поджимал их под деревянно-кожаную седушку.
— А что я должен сказать-то? — Он и впрямь не понимал, чего от него хотят. Но сказать уже был готов, что угодно. Он устал и ещё невыносимо хотелось в туалет.
— Ты хороший парень! Пионер. Ты любишь своих родителей и свою Родину. Так ведь?
— Да, — с готовностью кивнул Аркашка.
— Тебе папа говорил про Гитлера?
— Ага, говорил, — Аркашке было приятно и помочь любознательному офицеру, и рассказать о геройстве отца. — Говорил, что Гитлер… — далее он произнёс мало понятные ему, но часто поминаемые папкой слова. Офицер громко захохотал.
— Шельмец! — Потом его голос снова стал и ласковым. — А мама? Мама тебе что говорила?
Детский дом, куда отправили Аркашку, располагался где-то на Урале.
Ольга осторожно втиснулась в комнату бабы Нюры, прижимая к груди бутылку дешёвой тёплой водки.
— Выпей со мной, баб Нюр.
Бабка никогда не отказывала в этой просьбе. Быстро собрала на стол какую-то немудрящую закуску и только потом поинтересовалась:
— Ну, что там у тебя, выкладывай.
Глубокой ночью, после опустошения бутылки, Ольга рыдала, уткнувшись во всепрощающее тепло груди бабы Нюры. Та гладила её по жёстким светлым волосам и приговаривала:
— Ничего Там разберутся. Дыма-то без огня не бывает. Раз говорят люди, так оно и есть, — и грустно покачивала седой головой.
О КРАСНОМ КОНЕ И МОХНАТОЙ ПТИЦЕ
Райка исподлобья изучала шумную стайку коллег, возбуждённо тычущих пальцами в окно. За стеклом нахальный всклокоченный воробей пытался уцепиться за кусочек подвешенного сегодня сала. Он возмущённо лупил крыльями воздух и безуспешно бороздил круглым пузиком по вожделенной добыче. Чему радуются? Верно говорят, дураки всегда счастливы.
Рая печально уставилась в экран монитора. С него глупо улыбался какой-то счастливчик, выловивший на диво всей области жуткую рыбину с вылупленными буркалами и мертвецки-белёсым брюхом. Мерзость! Раиса взялась за фотошоп. В газете ни рыбак, ни его жертва не должны выглядеть столь отвратительно. Хотя, им уже вряд ли кто поможет…
— Что у нас плохого? — над головой повисла бородатая физиономия программиста Васи. Он с хрустом грыз яблоко. Жевал, чавкая, прямо над райкиным ухом.
— А чего хорошего-то? — она вздохнула. Брызги от терзаемого зубами Василия фрукта летели в разные стороны, попадали на шею и руки.
— Что опять стряслось? — Василий уселся, пододвинув ногой стул к её креслу. — Хмурая такая…
— Стряслось, — буркнула Райка.
— Ей шеф накостылял! — сообщила одна из корректорш Маришка и вдруг расхохоталась. Крылатый поклонник сала за окном кувырком летел вниз, вопя по-воробьиному что-то нецензурное в адрес злостных вешальщиков вкусной еды.