Избранный мной глухой просёлок нас не спас. Путь преградил детина с лицом Апполона и телом Геракла – таковы мы, модификаты, чьи гены совершенствовались веками. Таранить модифицированного молодца бампером – пустое занятие. Кому как ни мне это знать.
– Кто в машине? – коротко спросил он, моментально определив во мне "своего".
– Жена, особь-Y тип 539, серия 008. – Представил Амаю я, протягивая стражу документ, заранее купленный у барыги-эталона.
Охранник с сомнением глянул мне через плечо.
– Что с ней? Телепатическая волна еле пробивается.
Я наклонился к его уху и доверительно шепнул:
– Колпака побаивается. Говорит, кожа после множественной регенерации может испортиться. Ну, приняла чуток… – Я подмигнул. – От стресса. Хозяева выходной дали, везу развеяться.
– М-м-м, – понимающе кивнул страж и вдруг, резко выпрямившись, ударил меня снизу в подбородок. – Кати-ка свою барыню назад! То я "слизнячку" от Y не отличу!
Сплюнув зубы в сухую белёсую пыль, я ринулся на парня. Хрипя и чертыхаясь, мы повалились на землю.
Двое мутузящих друг друга модификата – глупее ничего не придумаешь. Рваные раны рубцевались быстрее, чем из них успевала выступить кровь. Вывихнутые суставы с отвратительным хрустом вставали на место, прорвавшие кожу обломки костей сами собой втягивались и тут же срастались. Позорище, а не драка! За каких-то пять минут я умудрился трижды сломать противнику руки, он с упрямством барана снова и снова превращал мой нос в кровавое месиво. При этом детина успевал посылать телепатические призывы о помощи. Скоро здесь будет толпа его соратников и меня с помпой препроводят в утилизатор.
– Гони! – заорал я, вылетевшей из машины Амае. – Я догоню!
Она заметалась между открытой дверцей автомобиля и нашим рычаще-хрустящим клубком. Потом неожиданно уселась на землю и, широко открыв рот, заревела – некрасиво, с подвыванием, размазывая по лицу смешанные с дорожной пылью слёзы.
– Ро-о-нин! Ро-он!
Чёрт её дери! Ни одна особь-Y не учудила бы такого, когда жизнь висит на волоске!
– Езжай, говорю!!!
Но было поздно. С разных сторон к нам неслись мои модифицированные братья по разуму.
Меня поместили в камеру предварительного заключения. Утилизация – дело серьёзное, высшая мера требует разбирательств, а, следовательно, времени. Сюда же втолкнули Амаю. Первая Вышняя в каталажке для проштрафившихся модификатов – чувствовалась в этом некая нервозность. Страх перед женщиной-эталоном, знавшей то, что знать положено было только ГМО – сверхлюдям, как они величали себя теперь с лёгкой подачи Предводителя. Чего они опасались? Что Амая откроет эталонным жителям городка их безрадостное будущее? Вероятно, повстанцы правы. Загнанная в угол мышь бывает пострашнее льва.
Я смотрел в поблёскивающее под самым сводом окошко. Там садилось и вставало солнце. Раз за разом. Сутки за сутками… Последние часы с Амаей. Порой на меня накатывала волна иссушающей ярости. Я бросался к дверям и до кровавых брызг колотил в непробиваемую обшивку. Что-то орал. Кажется, что Амая "не такая", и её следует пощадить. Смешной детский лепет. Потом наваливалась апатия. Тупая, промозгло-серая безысходность. Я валился на пол, клал голову Амае на колени и затихал. Еду нам не приносили. Забыли, видно, в суете, что заключённая нуждается в пище ежедневно. Неудивительно – тюрьма для модификатов, способных обходиться резервами собственного организма месяцами. Ещё было чертовски холодно. Тоже ничего из ряда вон выходящего – наши защитные системы справлялись с любыми температурами, так что ГМО-тюрьмы никогда не отапливались. Амая сворачивалась в клубок и дремала у меня на груди. Её дрожь передавалась мне. Я согревал её худенькие плечи ладонями. Растирал острые лопатки.
Дрожать она, наконец, перестала. Спала тихо, точно впавший в анабиоз лягушонок. Телепатические волны я отключил. Казалось, вопли беснующейся толпы и выкрики Предводителя рвутся из ментального пространства и вот-вот достигнут ушей Амаи. Я дышал на её невесомые пальчики, стараясь сохранить ускользающее тепло. Я не видел их в кутающем нас густом сизом облаке, но чувствовал как они стынут. Согреть их не получалось. От собственного бессилия хотелось выть и биться головой о стену. Во сне Амая, кажется, плакала – беззвучно и неприметно. Мой свитер пропитался влагой, кожу саднило, но я не двигался. Я хранил её сон.
Послышался скрежет открываемой двери. Что-то осыпалось с жалобным звоном. Я вздрогнул.
– Эй ты, живой?! – крикнули из тумана. Я не ответил. В лицо ударил ослепительный луч. Глаза отвыкли от света, пришлось прикрыть их рукой. – На выход!
Я поднялся, бережно прижимая к себе спящую Амаю. Надзиратель грубо толкнул меня в спину. Я покачнулся, безуспешно хватаясь за воздух. Холодный влажный комок выскользнул из моих рук. Упал, рассыпчато зазвенев на скользких плитах. Следом рухнул я.
Ползая по катку, в который превратился бетонный пол нашей камеры, я собирал ледяные осколки. Уговаривал потерпеть, обещал согреть. Только бы не пропустить ни единого кусочка! Амая, мой ночной дождик, моя статуэтка. Моя ледяная девочка… Какие мы всё же разные!
Разные, как всякие люди.
Тюремщик сплюнул.
– Что ты, к чертям собачьим, за ГМО! Спятить из-за…
Я его не слушал. Перебирал в руках ледяное крошево – оно таяло в ладонях, утекало сквозь пальцы. И поделать с этим я ничего не мог. То что они называли Освобождением, оказалось войной. Я это сейчас понял. Я понял, а он – нет. Так кто из нас спятил?
Загадка для Дениса Давыдова
Хлипкий мужичонка со спутанными, словно свалявшаяся кудель, волосами вскочил.
— А вот и не попритчилось! — заорал он, сгорая от обиды. — Как есть, в чёрта перекинулся! Не нырни супостат под землю, достал бы я его вилами!
Сидящие у костра зашлись в хохоте. Свои истории Прошка начинал неизменным: «Раз была со мной такая оказия…». Брехал он вдохновенно, из одного желания развлечь. Правда, скоро входил в раж и уж сам верил в собственные россказни. Радующий по началу смех к середине повествования приводил его в бешенство. Вот и сейчас Прошка сердито сопел, поглядывая на хватающихся за бока соратников.
— Ай, да Прошка! — Одетый в простой чекмень мужчина, прятавший до того улыбку в кучерявой бороде, лукаво сверкнул глазом. — Армию вражью едва головы не лишил. Вот кого Буонапартию страшиться надо. Всю Европу прошёл, а тут на тебе — Прошка с вилами!
Осенний лес снова взорвался дружным гоготом. На этот раз Прохор стушевался. Припираться с барином, пусть даже не брезгующим делить с ним местечко у огня, было совестно.
— Да я, Денис Васильевич, того… — забормотал он, судорожно пытаясь найти оправдание.
Тут фортуна ему улыбнулась. Свет пляшущего на ветру огня выхватил из темноты кряжистую фигуру. Головы повернулись в сторону гостя. Сконфуженный Прошка, воспользовавшись замешательством, юркнул за спины насмешников и притих.
— Ты как тут очутился? — В голосе штабс-ротмистра Бедряги сквозило любопытство с долей плохо скрываемого раздражения. Поставленный им караул, пропустил в лагерь незнакомого старика! Теперь от Давыдова жди нагоняя.