АСКЕТ

— Не скажите! Новый генсек он… — Видякин повертел пухлыми волосатыми пальцами в воздухе.

— Хватит вам! — рявкнула тётя Фима, огромная добродушная еврейка, владелица двух комнат в их коммуналке, где, расселилась её многочисленная родня, включая племянницу с двумя сыновьями Сёмой и Моней. — Не для того собрались. Детка, скажи нам, старикам, что-нибудь. За тебя таки пьём.

Бойкая обычно Леночка Видякина, смущённо воззрилась хорошенькими светло-голубыми глазками в бокал с импортным шампанским. Праздничный напиток с боями добыла её мать, товаровед продовольственного магазина, в честь совершеннолетия любимой, единственной поздней дочери.

— Я… это… — Леночка сама на себя была не похожа. Обычно она тараторила без умолку. — Спасибо, что вы тут меня поздравляете. Хочу сказать… В общем, я… замуж выхожу, вот.

Над разверстым во всю ширь праздничным столом провисла нехорошая тишина. Из каких-то небесных сфер едва слышно бормотал генсек.

— Тебе 18! —разорвала тугое безмолвие срывающимся голосом Любовь Сергеевна. Из материнских глаз потоком хлынули слёзы. Точно кран включили.

— Ну-у-у… — протянул Гоша-слесарь, ещё один сосед Видякиных. — За это и выпить не грех!

— Не пойдёшь ты никуда! — очнулся Видякин, схватился за сердце и побледнел. Он подозревал, кто был избранником дочери и ему совсем не светило оказаться в одной комнате ещё и с тощим, туповатым зятем.

— Нет, пойду! Я беременная! Вот… — от волнения именинница даже упустила интимность момента, выплёскивая сообщение при стечении соседей.

Надолго Пашки, новоиспечённого члена семьи Видякиных, не хватило. Едва в перегороженной шкафами комнате заголосило крохотное существо, молодой папаша ретировался с территории.
С тех пор Леночка частенько озадачивала домочадцев благими вестями о новых супругах. Каждого из них она помечала незамедлительной беременностью. В промежутках между свадьбами и родами шустрая Леночка умудрилась втиснуться в ряды новой формации, открыла маленький кооператив. Он приносил кое-какой доход, но даже Леночкиной прыти не хватало, чтобы успеть всё: отыскать очередного мужа «на всю жизнь», родить ему наследника и заработать на отдельную квартиру. Правда, комнату усопшего Владимира Николаевича, не имевшего претендентов на наследство, отдали быстро множащемуся семейству, но места всё равно катастрофически не хватало. Все дети активной Леночки были одеты в модные «варёнки» из дорогих кооперативных магазинов и ели невиданные для 90-х продукты.

— Ольга Аркадьевна, можно? — в узкую щель между косяком и дверью просунулось кукольное личико Олеси, Леночкиной старшенькой.

— Входи, Олесенька, — благообразная старушка улыбнулась. Хотя её стан сильно искривило время, в сияющих глазах сохранялся былой свет рамп.

Олеся шмыгнула в тёплый, пахнущий лавандой полумрак. Здесь она чувствовала себя куда привычней, чем в ярко-освещённой заляпанной постерами «Алисы», кумирами двух её младших сестрёнок, комнате. Девушка плюхнулась в глубокое, изрядно ощипанное, но не побеждённое временем, кресло.

— Как у вас хорошо!

— Чего хорошего? — Ольга Аркадьевна отмахнулась. — Скучно со старухой-то.

— Да вы что! — Олеся даже подпрыгнула. — Мне с вами только и хорошо! Там, знаете… — она понурилась — никто меня не понимает.

Ольга Аркадьевна тихо засмеялась.

— В твоём возрасте я так же думала. Когда в Питер сбежала «в актёрки», как мой отец говаривал.

— Расскажите про ваш дебют, про Офелию, — в голосе Олеси затуманилась нега. Эту историю она слышала сотни раз, но никак не могла отделаться от чувства, что с тихим голосом старой актрисы в её сознание вливается что-то завораживающее, уютное и очень родное. Она свернулась калачиком, готовясь погрузиться в ароматную ванну чужих воспоминаний.

— Ты уж лучше меня всё знаешь, — Ольга Аркадьевна потянулась к вычурно изукрашенному резьбой комоду. — Посмотри лучше, сегодня только нашла. Это я в роли Сонечки Мармеладовой.

Олеся жадно схватила пожелтевшую, пахнущую пылью и прошлым фотографию с оборванными краями. Похоже, этот кусочек картона неоднократно отрывали от страниц фотоальбомов и клеили в другие, поновей. Как же она любила эти лоскутки, обрывки, драгоценные осколки неведомой, кажущейся ей таинственной и прекрасной, жизни.

— Ух… красивая… — в груди девушки что-то тоскливо сжалось.

— Да, что ты! — старушка даже руками всплеснула. — Сонечка!? Другая в ней красота. Иная…

Олеся присмотрелась. Да, молоденькая женщина на фото вовсе не блистала броским великолепием девушек с плакатов, которыми сосед Ромыч щедро увешивал все помещения обшарпанной коммуналки, включая уборную. Простенькое платье с воротничком «под горло», гладкая причёска с узлом на затылке… Но что-то притягивало и манило, обволакивало удивительным тихим счастьем, восторгом и тревогой. Точно боишься, что этот миг пройдёт, а ты так ничего и не сделал, чтобы остановить его, зафиксировать и подарить всем. Описанное Гумилёвым в его «Шестом чувстве».

— Почему вы не моя мама, — шепнула в никуда Олеся.

Ольга Аркадьевна отпрянула.

— Что ты говоришь, девочка! Твоя мама отдаёт все силы, старается, чтобы вы были одеты, накормлены. Ты понимаешь, чего ей это стоит?!

— Она никогда не разговаривает со мной… так, — Олеся отвернулась. — Если бы не вы, со мной бы, вообще, никогда никто не разговаривал.

— У неё времени нет … — беспомощно попыталась оправдать Леночку Ольга Аркадьевна.

— А помните, как мы с вами на «Женитьбу Фигаро» ходили? — Олеся неожиданно засмеялась.

— О-о-ой! — актриса откинулась на спинку кресла и расхохоталась. Точь-в-точь, как Олеся. Ещё бы ей не помнить! Как уламывала строгую Леночку отпустить на вечерний спектакль 13-летнюю дочь. Как объездила все ломбарды, чтобы выручить за столовое серебро необходимую на билеты сумму. На «божьего одуванчика» в старомодной шляпке с вуалькой смотрели, презрительно выгнув губы. Именные ложки вертели в руках и выносили вердикт — на лом. На лом… Эти приборы переходили из поколения в поколение. Ольга Аркадьевна помнила времена, когда мать учила её правильно держать эту самую ложку. Потом — куда и как класть эти приборы, чтобы сервировка была идеальной. Лом… Позже, правда, Ольга Аркадьевна успокоилась, когда снова наведалась в ломбард. Столовое серебро сверкало в витрине в целости и сохранности. Рядом висел ценник, вызвавший у старушки даже гордость. А тогда… тогда им едва хватило на билеты. Но как долго они обсуждали потом увиденное, хохотали и аплодировали, вспоминая особенно понравившиеся сцены.

— Почему у вас своих детей нет? — опять резко сменила тему Олеся. — Они, наверно, были бы замечательные!

— Они и есть замечательные, — актриса пожала птичьими сгорбленными плечиками. — А как же студия? Сколькие из моих деток потом стали прекрасными актёрами. Впрочем… почему обязательно актёрами? Вчера вот Верочка забегала, тоже из моих. Литературу преподаёт. Скоро 37 лет как… Удивительная девочка. Удивительная! — глаза Ольги Аркадьевны заблестели.